i dfee46a8588517f8

что это был плод досужей фантазии министра, так как царь, вернее всего, и не слыхивал о его фамилии. «Впрочем, Алекс [андр] Дмитр [иевич], как я в этом потом неоднократно убеждался, частенько уклонялся от истины», сам веря в собственные небыли­цы. В целом же Протопопов производил впечатление человека с пошатнувшейся психикой. «Суетливости и нервной торопливости не было предела». Вскакивание с места, бегание, истерические выкрики — все это была настоящая пытка для собеседника. Но, заключал автор воспоминаний, на его взгляд, прогрессивным параличом Протопопов все-таки болен не был (о том, что он сифи­литик, знали все ²²⁴).

Даже Александра Федоровна, которая была в восторге от Протопопова, выразила сочувствие мужу, когда он сообщил ей о первом докладе нового министра. «Как ты, верно, устал после двухчасового доклада (Протопопова.— А. А.),— писала она 29 сентября 1916 г.,— он сыплет словами как заведенная маши­на»²²⁵. У Покровского в связи с одним из выступлений Протопо­пова в Совете министров (о расстановке политических сил в стра­не) «возникло сомнение в состоянии его умственных способно­стей»²²⁶. Даже последний премьер, князь Н. Д. Голицын, старый человек и почти рамолик, пришел к заключению, что Протопопов «совершенно не в курсе дела» вверенного ему министерства, что он «попросту не знает дела» ²²⁷. Наконец, сам Протопопов вынуж­ден был признать, что был «неопытный в громадном деле» и потому допускал ошибки и «бездействие власти», а министерство управ­лялось людьми, «стоящими во главе отдельных его частей» ²²⁸, т. е. фактически не управлялось.

И вот этот человек сделался главным объектом борьбы между Думой и «общественностью», с одной стороны, двором вместе с Распутиным — с другой. Даже для Совета министров Протопо­пов стал совершенно неприемлем. Последние два премьера, выра­жая мнение большинства Совета, обусловливали свое согласие занять этот пост увольнением Протопопова. Более того, от него от­вернулся даже Совет объединенного дворянства. Симбирское дворянство решило исключить его (предводителя дворянства) из своих рядов ²²⁹. В ставке говорили: «У Протопопова... все есть: великолепное общественное положение, незапятнанная репута­ция (?), огромное богатство... недостает одного — виселицы, за­хотел ее добиться» ²³⁰ .

Большинство кабинета считало необходимым избавиться от Протопопова, кроме всего прочего, в силу его крайней одиозности в глазах Думы и «общественности». В этом отношении Протопо­пов превзошел всех, включая и Штюрмера. Он стал грандиозной красной тряпкой, «эмблемой», как выразился Голицын²³¹.

Под общим нажимом в сложившейся после известных дум­ских выступлений 1—3 ноября 1916 г. Милюкова, Шульгина и других обстановке даже царь понял: оставлять дальше Протопопо­

ва на его посту нельзя. 10 ноября 1916 г., сообщив Александре Фе­доровне, что нужны перемены, «которые крайне необходимо теперь

провести», Николай II писал: «Мне жаль Прот[опопова] — хоро­ший честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной (!) болезни (когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека Мин [истерство] внутренних] дел в такие вре­мена! » ²³².

В ответ из Царского Села понеслись совершенно отчаянные вопли с требованием не трогать Протопопова: «Я тебя умоляю, не сменяй Протопопова теперь, он будет на месте... Только не Протоп [опова]... Не допусти этого. Он не сумасшедший... Успокой меня, обещай, прости». Одновременно полетела телеграмма: «Умо­ляю оставить Калинина. Солнышко просит об этом. Подожди до встречи, не решай ничего». Послушный супруг в тот же день телеграфировал: «Подожду с назначением до свидания с то­бой» ²³³.