И дева плачет на рассвете... Весенний рассказ

Однажды мы с Инфантьевым поехали в Хибины, в порядке шефства писателей над горняками, поднялись на гору Юкспор, на метеостанцию. Как поднялись? Вначале на шахтном подъемнике, прошли по выработкам, светя перед собой шахтерскими лампочками, через пробуренную дыру вылезли на заледенелый бок горы, на свирепый ветрило, привязали к ботинкам кошки и дальше вверх по тросику — таков был единственный путь на Юкспор. Вместе с нами карабкался на верхотуру подносчик продуктов — штатная должность на метеостанции. Наверху воцарилась полярная ночь, звезды так близко, что можно потрогать рукой; внизу огоньки поселков, как с самолета. И — сухой закон на метеостанции, необыкновенно вкусная квашеная капуста: повариха-искусница квасила. Ее история (поварихи) такова: внизу под горой бедняжка спилась, без просвета, как спиваются женщины —до полного истощения всего, до сухотки. По настоянию начальника метеостанции пьянчужку воздынули на Юкспор (ей было все равно), в зону тотальной трезвости. Мы застали ее на шестом месяце пребывания на горе без единого схода вниз (одной бы ей не сойти), совершенно выздоровевшей, обаятельной, заботливо-хлопотливой, с ямочками на щеках, к тому же она была радисткой на судне, могла подменить радиста на станции, всем связала по варежкам и носкам, и ах какие борщи, супы с клецками, котлеты, пельмени, макароны по-флотски подавались к столу на метеостанции на Юкспоре! Мы пожили и тоже почувствовали в себе признаки выздоровления от какой-то болезни, неизлечимой внизу. «Знаешь, я бы здесь остался, — сказал Вадим Инфантьев, — я в метеорологии разбираюсь». И я бы остался. Но надо было спускаться вниз.

Первый прочтенный мною рассказ Инфантьева (то есть услышанный: автор прочел его на литобъединении) — «Технари», о том, как на брошенном при отступлении военном аэродроме: летчики улетели, вот-вот появятся немцы — технари залезали в пилотские кабины, запускали моторы, выруливали, разгонялись, взлетали — и... падали.

Спи спокойно, Вадим. Лучшего места дня вечного сна, чем кладбище в Комарове, едва ли где сыщешь. Этой привилегии у вас, опочивших, уже не отнимут.

Исследователь Антарктиды Сомов лежит под глыбой породы, доставленной в Комарово из Антарктиды.

Анатолий Клещенко. Его прах привезла с Камчатки жена, то есть вдова Бэла. В молодости поэту Клещенко прочили судьбу Франсуа Вийона. Но вышло по-другому: Толю арестовали в сороковом году, подвели его поэтическое кредо под одну на все такие случаи статью: антисоветская агитация. После десяти лет лагеря Клещенко остался ссыльным в приобской тайге, освоил профессию охотника-промысловика. Его поэтическим инструментом стал винчестер. Вернулся в Питер жилистым, нервным, не прощающим малейшей обиды, с дымящейся трубочкой в бороде. Бывало, предупреждал: «Кто меня тронет или моего друга, застрелю из винчестера». Большей частью он жил в Комарове на даче Литфонда, рядом с «будкой» Анны Ахматовой, писал прозу, таежные повести. Винчестер висел у него на стене, стрелять в Комарове не в кого. Тогда еще не отстреливали людей, как сейчас. Повести Клещенко шли, по ним ставили фильмы, мог бы Анатолий Дмитриевич стать состоятельным членом Союза писателей... Но.... вдруг улетел на Камчатку, оформился охотинспектором Елизовского района. Осенью его забросили вертолетом на соболиный промысел. Стояла долгая непогода, в условленное время вертолет не прилетел. Охотник в тайге заболел воспалением легких, лежал в зимовье, не в силах затеплить огонь в печи. Когда Толю Клещенко наконец привезли в Ключи в больницу, от него остались мощи. Там, в Ключах, и помер, царствие ему небесное, великомученику!

На крохотной могилке Клещенко в Комарове, не в ряд, осененной ахматовским крестом, гипсовый барельеф: Толя с трубочкой в бороде. Спи, Толя, в своем последнем пристанище. Над тобой поют звонкоголосые весенние птицы. Ты сам был певчим дроздом.

Кинорежиссер Виктор Трегубович. А через кладбище наискосок писатель Виктор Курочкин. Ну вот и сошлись, навсегда. Трегубович поставил хороший фильм по хорошей повести Курочкина «На войне как на войне». В послужном списке танкиста Курочкина есть медали «За взятие Берлина», «За освобождение Праги». В повести «На войне как на войне» главный ее герой младший лейтенант Малешкин после победного боя благодушествовал в открытом люке своей машины, ловил по рации музыку. Случайно залетевший осколок перерезал его тонкое горлышко. В фильме Трегубовича «На войне как на войне» младший лейтенант Малешкин остается жить: режиссеру не разрешили омрачить светлый фильм трагической нотой в финале.

Но в жизни нет редсовета — наложить запрет на безвременную кончину так всем нужного ДЕЙСТВУЮЩЕГО лица. Виктор Курочкин умер раньше, Виктор Трегубович чуть позже, не все ли равно... Оба Виктора умерли молодыми, не одержав своей главной Виктории, оба так были нужны, что впору упасть на землю и разрыдаться.