И даже небо было нашим

Внизу, в лагере, ребята готовили ужин, сверху они казались козявками, а их суета — пустой и бессмысленной. Берн произнес фразу, которая была обращена не конкретно ко мне, а ко всему пространству, расположенному ниже и тонувшему в оранжевом свете заката: «Небо начинается на этой высоте». Он показал воображаемую отметку, как будто чувствуя на раскрытых ладонях тяжесть неба.

Затем, вспомнив обо мне или просто желая избавиться от меня, произнес: «Завтра мне понадобится чистая тетрадь и ручка. А еще ведро и кусок мыла». Никаких «Если нетрудно» или «Как думаешь, ты смог бы?»: только перечень предметов, которые дерево не могло ему предоставить. А чтобы я понял, что в дальнейшем мое присутствие будет лишним, добавил: «Можешь воспользоваться блоком».

Даниэле снова обернулся, чтобы улыбнуться мне, я заметила, как он взволнован.

— Так я превратился в его помощника на земле. Да, в его помощника, мне нравится так себя называть. Другие сейчас признают за мной эту заслугу — то, что я первый решился помогать ему. Если бы не моя преданность, Берн не выжил бы на дереве. Его морили бы голодом, пока не вынудили бы бы спуститься, а может, он предпочел бы умереть; кто может знать, что было у него на уме? В любом случае мы сейчас не были бы теми, кто мы есть. Но я не думаю, что за это надо благодарить меня одного. Тебе это покажется нелепостью, но я уверен: Берн сам выбрал меня. Это было его решение, там, наверху: «Он. Он будет помогать мне. Даниэле».

Его лицо сияло от гордости. Мы свернули на грунтовую дорогу, петлявшую среди олив. Я по привычке взглянула на телефон: сигнала не было. Даниэле отчаянно жал на педали, он снова начал открывать рот, беззвучно произнося слова песни, глядя на узкую дорогу сквозь единственный участок лобового стекла, который не был заляпан грязью. Я села в машину к незнакомому человеку, позволила завезти меня в глушь, откуда даже нельзя было вызвать помощь, — потому только, что этот человек утверждал, будто он — друг Берна. Я спросила, на месте ли мы уже, и он, не оборачиваясь, кивнул.

— Каждое утро я с помощью блока поднимал ему на дерево в корзине все, в чем он нуждался. Когда он дергал за веревку два раза, я тянул корзину вниз. В ней лежал написанный на тетрадном листке список того, что ему должно было понадобиться на следующий день. Потребности у него были самые скромные: еда из расчета на два раза в день, вода, предметы гигиены. Он сам стирал в ведре свою одежду и сушил на более тонких ветках оливы. Днем он часами сидел неподвижно, пока у него не появлялась какая-нибудь мысль, тогда он хватал тетрадь и в лихорадочной спешке ее записывал. Ночью он исчезал внутри спального мешка. Когда он спал, то снизу казался большой темной личинкой.

Даже ливень не мог заставить его сдаться. Вначале он ничего не делал, чтобы укрыться от обрушивавшихся ему на голову потоков воды, принимая их так же безучастно, как листья, которые его окружали. Потом попросил у меня моток шпагата и ножницы. Это был единственный раз, когда он добавил к просьбе слово «пожалуйста», возможно, чтобы дать понять, что дело очень срочное; или он так промок и продрог, что решил поступиться гордостью. Как я ни старался, достать шпагат не удалось. Меня охватило необъяснимое возбуждение, как будто это был вопрос жизни и смерти. Я не допускал мысли, что Берн мог бы спуститься с дерева и зайти под крышу. Это было бы чудовищным предательством, громадным разочарованием, которого я бы не вынес. Дождь между тем усиливался.

В итоге я вынул оттяжки из моей палатки, и она осела под тяжестью воды. Я отдал их Берну, а сам залез под ветви оливы и стал смотреть, что он будет делать, хотя вода с ветвей попадала мне в глаза. Берн сорвал несколько веток, которые он перед этим тщательно выбрал, и связал их вместе каким-то очень сложным способом. В течение часа он соорудил крышу, прикрывавшую, хоть и не полностью, спальный мешок, крышу достаточно прочную, чтобы вода не просачивалась сквозь нее, а стекала с одной стороны. Он залез в спальный мешок, спрятался под крышу и в течение двух дней, пока не кончилось ненастье, больше не обращался ко мне ни с какими просьбами.

Мы вышли из машины в безлюдном месте, прошли через сжатое пшеничное поле. Даниэле продолжил свой рассказ:

— Они приехали глубокой ночью. Они часто так делали, чтобы застать нас врасплох, сонными, оглушить ревом моторов среди ночной тишины и ослепить светом прожекторов, направленных на оливковую рощу. Они взяли нас в кольцо. Сразу стало ясно, что сегодня их цель — не просто уничтожить как можно больше деревьев, но и разогнать лагерь раз и навсегда, они хотели запугать нас: в самом деле, с ними прибыли карабинеры, мы слышали вой полицейских сирен.