И даже небо было нашим

— Это Берн тебе сказал? Что он приходил к Санфеличе и устроил там скандал?

— По-моему, он немного стыдился этого. А может, и нет. Так или иначе, в тот момент он, очевидно, был вне себя, поскольку я не услышал от него никаких подробностей. Он сказал только, что ворвался в кабинет доктора, когда там была пациентка, что секретарша пыталась его не пустить, а он все же сказал этому типу все, что он о нем думает. Мы с ним сидели на полу, перепачканные розовой эмалевой краской, благодаря которой облик квартиры полностью изменился. Мы передавали друг другу пластиковый контейнер со слипшейся китайской лапшой. А потом Берн сказал: «Тереза была с ним. С Николой. Я видел его машину, припаркованную возле фермы. Несколько дней назад, вечером».

— А ты?

Томмазо повернулся к окну.

— Ты ему ничего не сказал? Ты же к этому времени уже успел поговорить с Николой. И знал, что он приезжал на ферму следить за нами. Почему ты ему ничего не сказал?

Он сидел не шелохнувшись, словно мой голос мог не достать до него, если он будет двигаться. Я схватила его за руку, но он ее отдернул.

— Томмазо! Посмотри на меня!

Он медленно повернулся ко мне. В его прозрачных, широко раскрытых глазах застыла ярость — или, быть может, это был страх.

— Почему ты не сказал ему правду?

— Я не мог быть в этом уверен, — тихо произнес он.

Я встала, вышла из комнаты. Заглянула к Аде — она по-прежнему спала. Я схватила сумку, пальто и открыла дверь, но на лестничной площадке остановилась.

Я вернулась в спальню, снова села на свой пыточный стул. Я должна выслушать все. До конца. Я больше не буду перебивать.

— Ты не сказал ему о том, что услышал от Николы, потому что хотел оставить его при себе, — сказала я. — Ты боялся, что если он узнает правду, то вернется на ферму. Поэтому ты промолчал, поэтому позволил ему и дальше оставаться в заблуждении. Я права?

Томмазо неотрывно смотрел на меня своими выпученными глазами, словно хотел, чтобы я смогла заглянуть в разверзшуюся бездну его вины.

— Я права?

— Думаю, да.

Я пошла на кухню, принесла два чистых стакана, налила нам обоим вина. Он отпил глоток.

— А что произошло потом?

— Ничего не произошло. По крайней мере, в течение какого-то времени. Спустя две недели квартира была готова к приходу Ады. Тогда она не была такой, какой ты видишь ее сейчас, она казалась совсем новой. Женщина, сопровождавшая Аду, не поверила своим глазам, когда вошла сюда. Стояла на пороге и смотрела, а в это время Берн, дядя Берн, как он представился, подбрасывал Аду в воздух, а потом попросил ее прочитать стихи, и это получилось у нее гораздо лучше, чем получалось в баре. К концу дня стало очевидно, что дядя Берн должен быть здесь и в следующий раз, что он должен быть здесь всегда. Он дал слово, что так и будет, а сопровождающая заметила, что в этом случае ее присутствие при моих свиданиях с Адой станет излишним. Она будет только приводить девочку ко мне, а сама ждать снаружи.

Мы с ним были как два отца. Берн и моя девочка обожали друг друга. Будь на его месте кто-нибудь еще, я ревновал бы — но это был Берн. Аду начали раз в две недели оставлять у нас на ночь и забирать в воскресенье. Она спала со мной на этой кровати, а Берн спал там, на диване. Это были месяцы счастья, лучшие из всех.

— Похоже, сбылась твоя мечта, — ехидно произнесла я. Бешенство, которое овладело мной несколько минут назад, еще не улеглось. Я заметила, что все еще прижимаю к животу сумочку, словно это был щит.

— Может, и так.

И в это мгновение Томмазо заплакал. Лежа в постели, как в ловушке, он закрыл лицо ладонью и зарыдал. Секунду-другую я смотрела на него, потом сказала:

— Прости. Зря я это сказала.

Поставив сумочку на пол, я повторила:

— Зря я это сказала.

Он плакал почти беззвучно. Я подождала, пока он отнимет руку от лица. Затем он трижды глубоко вздохнул, и плач прекратился.

— Каждый имеет право на… — но я не закончила фразу.

— Нет, — жестким голосом возразил он. — Не каждый имеет на это право.

Он отпил несколько глотков вина. Затем, словно устыдившись собственного лицемерия, одним глотком допил остальное. Налил еще один полный стакан и выпил его залпом.

— Перестань, — сказала я.

— Еще чуть-чуть — и, пожалуй, перестану.

Но бутылка осталась стоять на прежнем месте. Томмазо вытер губы тыльной стороной ладони.

— Берн отвез меня в Обитель. Мне туда не очень-то хотелось, но ты знаешь, как ведет себя Берн, когда ему что-то взбредет в голову. Лагерь находился в чистом поле, асфальтированная дорога кончалась за два километра от него. Данко и Джулиана показали мне поблизости десяток срубленных олив. Никто и не подумал убрать стволы, так что вредители, распространение которых должны были таким образом ограничить, могли беспрепятственно переселяться на соседние деревья.

Другие зараженные оливы были помечены крестом, нанесенным блестящей красной краской на середину ствола. Их собирались срубить в ближайшее время. Но Данко с друзьями поклялись, что никого к ним не подпустят.