i cf85044c3a33e6c4

— Конелл, какая же ты Love Mississippi, — прочувствованно произносит Керри, и я тоже

начинаю рыдать от осознания, насколько сильно мне ее не хватало. Хочется ей рассказать все.

Нет, не так. Не все, а все-все. И не о Сицилии, не о выкрутасах Брюса и родителей, а о том, что

я понятия не имею, что делать дальше со своей личной жизнью. Я всегда спрашивала ее совета,

так как она считалась, ну, опытнее что ли. У нее была толпа парней, и все разные, а у меня

только минное поле имени Шона Картера… хотя, такой опыт, конечно, тоже бесценен. Хоть

книжку пиши.

— Ты же, паршивка, Джо. Ты хоть понимаешь, какая ты негодяйка? Ты обещала крестить

моих детей, но даже не сказала о том, что он сделал тебе предложение!

— Знаешь, я бы с радостью пригласила тебя на эту чудесную помолвку вместо Пани и

Картера.

Керри удивленно взмахивает своими длиннющими, мокрыми от слез ресницами и, забыв

обо всех обидах, начинает смеяться.

— Подробностей! — требует она.

— О, запросто. Во-первых, все было очень в моем духе. Мама орет, папа орет, Пани орет,

Брюс орет. И раз, и я в обмороке… Разобрались только к следующему утру, в шахматы

сыграли, и я согласилась выйти замуж с условием, что мы возвращаемся в Сидней.

— Это даже больше в твоем духе, чем ты думаешь… Ты все еще ходячая катастрофа, да,

Love Mississippi?

— Я вообще не при чем! Это все они!

— Только почему-то каждый раз…

И тут дверь снова распахивается, и на кафедру с видом подравшегося взъерошенного

воробья влетает Каддини, врезается в Керри, извиняется, зачем-то отряхивает ее, а потом

сгибается пополам и опирается руками о колени в попытке отдышаться.

— Док! Вот, твой отчет. Держи.

— Дурдом, — выносит вердикт секретарша.

— Эх, дружок, опоздал, — хмыкаю я. — У меня сегодня намечается не сдача лабораторной,

а грандиознейшая пьянка.

— Со мной, — охотно поддерживает меня Керри и доверительно сообщает парнишке. —

Текила, знаешь ли. С водкой.

— О нет, — начинаю протестовать я.

— О да. Ты мне за Ньюкасл должна, детка!

Мы с Керри сидим в баре, знакомом нам еще со студенческих времен. Выпили мы вполне

достаточно для того, чтобы потянуло на задушевные беседы, но мысли пока не путаются. Я ей

рассказываю о Брюсе и Сицилии. Керри так громко возмущается, что я опасаюсь, как бы нас не

выгнали. Но поскольку студенты (а мы, разумеется, неподалеку от кампуса), все равно громче,

смысла просить ее не шуметь нет никакого. Оказывается, на фоне меня ей и рассказать-то

нечего. Муж, дети, счастливая жизнь за белым забором, подержанный степенный седан на

подъездной дорожке. Американская мечта. Вот бы и мне было нечего рассказать. Она

счастливица. Я бы хотела иметь ее жизнь. И не смогла бы выдержать оную. Ведь Керри сидит

дома, нянчит детей, не работает, мужа любит. Мне бы у нее поучиться искусству радоваться

тому, что есть, любить, что есть, беречь, что есть. А мне Брюса мало. Я только и делаю, что раз

за разом прокручиваю в голове слова Монацелли и свою странную реакцию на голубоглазку

Йол. Все ловлю в небе журавлей.

Звяк, пытается пообщаться со мной телефон. Открываю почту. Письмо от Пани. Что ей

нужно? Стоило вспомнить… кхм… подружек Картера, как одна тут как тут. С третьей попытки

попадаю по иконке непрочитанного сообщения, удивляюсь, ведь мы с Керри не так много

выпили, а я… ах, черт, еще раз нажала, файл теперь какой-то грузится. Мрачно пытаюсь

попасть по отмене, но значок просто крошечный, это выше моих пьяных сил, и в честь такого

события, блэкбери устраивает окончательный демарш — демонстрирует трофей. И во весь

экран высвечивается фото нас с Шоном, из числа тех, что были сделаны после крушения

самолета. Пани отправила их всем Бабочкам. Хорошо хоть моих родителей и Брюса в рассылку

не включила, и на том спасибо, ведь на картинке я сижу, закусив губу, а Картер застыл в какой-

то неестественной позе. И, кажется, будто от срывания друг с друга одежды нас удерживают

жалкие несколько секунд времени и сантиментов пятнадцать расстояния! Да не было такого! Не

могло быть! Не в этой реальности! Монтаж, однозначно. Либо фотошоп, либо алкоголь.

Решено! Но глюки, как выясняется, не только у меня.

— Ауч, как жарко, — игриво сообщает мне Керри, но полностью спрятать

настороженность ей не удается. А я молчу, потому что если Монацелли видел все именно так…

— Манфред сказал, что я влюбилась в него, — внезапно выпаливаю я. — И, я боюсь, он

прав, — добавляю тихонько.

— Влюбилась в Ман-Манфреда? — пьяно икает от неожиданности подруга.

— Ты совсем спятила?! В Картера!

Но по наполненным праведным ужасом глазам Керри я вижу, ответ неверный. Да-да, в

Манфреда, в кого ж еще? Керри, только не выгляди такой перепуганной! Словно вняв моим

мыслям, она стремительно отворачивается и начинает размахивать рукой:

— Текилы, мне нужна текила. Много! Срочно! Сейчас! В этом гребаном баре есть текила?