Сорен слабо усмехнулся, что слегка разрядило тревожную обстановку, которая
пугала Кингсли.
- Да, полагаю, что так. Тебе не следовало ехать со мной. Поездка вполне может
оказаться бессмысленной. И я знаю, что у тебя не самые теплые воспоминания о
школе Святого Игнатия.
Кингсли медленно выдохнул. Слова были и правдой, и ложью.
- Перед тем, как Мари-Лаура… - начал он и остановился, чтобы взять себя в
руки. Разговоры о сестре давались ему труднее, чем любые другие. – До того, как она
приехала, все было идеально. Воспоминания о школе Святого Игнатия, мои самые
любимые. Мне хотелось бы, чтобы ты в это верил.
- Я верю в это. - Вздохнул Сорен. - Мне только хотелось бы, чтобы это было не
так.
Кингсли наклонил голову. В прошлом Сорена внимание привлекала только
бесстрашная дерзость. Именно благодаря ей, когда Кингсли поцеловал его, все
получилось в тот день в комнате общежития. Может быть, она помогла бы и сейчас.
- Неужели тебя беспокоит то, что я до сих пор тебя люблю?
76
- Кингсли, серьезно. - Сорен закинул ногу на ногу.
- Я есмь. Я есмь то что я есмь.*
- Богохульство ни к чему не приведет.
- Я уже оставил попытки привести куда-либо нас с тобой. Mais c’est vrai.
- Тридцать лет, Кингсли. Мы были любовниками тридцать лет назад.
- Non. - Кингсли наклонился вперед на своем сидении. Он бросил взгляд на окно
между ними и шофером, чтобы убедиться, что то было полностью закрытым.
Последнее, что ему было нужно, чтобы их прошлое с Сореном, вышло наружу. БДСМ
сообщество на словах очень даже уважало странности других, но он знал, что на
мужчин сабмиссивов часто смотрели свысока мужчины Доминанты. И женщины
Доминанты. И женщины сабмиссивы…
- Нет?
- Это было не тридцать лет назад. Это было четырнадцать лет назад. Это была
ночь…
- Я помню ту ночь.
Оборвал его холодно Сорен и Кинг снова откинулся на сиденье.
- Bon. Рад, что ты помнишь. Я никогда не забуду ту ночь, даже если бы ты
захотел.
Сорен еще раз отвел взгляд, уставившись в окно.
- Я не забыл. И не хочу забывать ту ночь.
Сердце Кингсли подпрыгнуло от слов Сорена. “И не хочу забывать ту ночь”. Та
ночь…
В нескольких минутах езды до аэропорта, Кингсли закрыл глаза и позволил
своим мыслям воспарить назад в прошлое. Та ночь… он будет помнить ту ночь даже
на смертном одре.
Он все еще помнит тот ледяной холод, который прошиб его тело в день, когда
Сорен признался, что влюбился в девочку из своей церкви. Кингсли знал, что между
ними все будет по-другому, когда они вновь встретились, уже повзрослев, после
десяти лет разлуки. Сорен вернулся из своего изгнания с белым воротником на шее.
Кинг вернулся из ада с зажившими пулевыми отверстиями на теле и незаживающими
ранами в сердце.
Они были вежливы друг с другом после того, как снова встретились. Порой даже
были нежны. И Кингсли мечтал, что он и Сорен продолжат с того, на чем они
77
остановились в школе Святого Игнатия, но мечты не оправдались, поскольку ночи
проходили одна за другой, а Сорен оставлял его одного в своей постели.
И тогда прозвучал те слова, те страшные слова:
Сорен видел огорчение Кингсли и заверил его, что ничего не изменится. Они
мечтали о такой девушке, как эта, мечтали, но не смели надеяться, что она на самом
деле существовала. О такой девушке, которая необузданнее и опаснее, чем они двое
вместе взятые… Сорен нашел ее. И он хотел разделить ее с ним.
Но годы шли, а Сорен оставлял Элеонор девственницей. Кинг чуть не свихнулся
от желания, жажды быть с этим совершенным диким созданием, которое Сорен нашел
для них. Но на самом деле, он желал не Элеонор, хоть он никогда и не встречал
женщины более волнующей, более опьяняющей. Разделить ее означало, что он и
Сорен будут в одной постели еще раз. Даже если бы Элеонор лежала между ними, у
Кингсли был бы шанс, по крайней мере, увидеть его еще раз обнаженного,
прекрасного и возбужденного.
Возможно, даже прикоснуться к нему. И он к нему прикоснулся.
В течение нескольких месяцев Сорен хранил Элеонор только для себя. Это не
удивляло Кинга. Девочка нуждалась в обучении, нуждалась в дрессировке. И вопреки
всем обещаниям Сорена, что она будет принадлежать им, Кингсли знал, что Элеонор
будет принадлежать только одному священнику. Сорен хотел владеть этой девочкой.
Но вместо этого он влюбился в нее. И, осознавала она это или нет, но из-за его
любви к ней, она владела им так же, как и он ею.
Однако наступила та ночь, когда Сорен привел Элеонор в городской дом, в
постель Кингсли. Он должен был поговорить с ней сначала. Она так боялась позволить
какому-то мужчине, не ее хозяину, трогать ее, что каблуки ее туфель отбивали дробь
по кафельному полу.
Наедине в музыкальной комнате его особняка, Кингсли разговаривал с ней,