стадионом, о семерых футболистах, которые окружили его, о ноже, который Трой
вонзил ему в грудь, но порез оказался косым, что в конечном итоге и спасло ему
жизнь.
- Нож? Тебя порезали? - Стернс склонил голову набок и посмотрел на Кинга
долгим, загадочным взглядом.
- Ах, да. Ты еще не видел шрам? - Кингсли сдернул футболку через голову. Он
подошел к другой кровати и сел рядом со Стернсом. - Прелесть, правда?
Развернувшись к Стернсу, Кинг продемонстрировал рану на своей груди. Порез в
основном зажил, после аккуратного шитья и лечения, но двухдюймовый длинный
белый рубец все еще украшал кожу над его сердцем.
Стернс ничего не сказал, он изучал шрам. Медленно, он поднял руку и кончиком
пальца погладил его от края до края. Кингсли не шевелился, не позволяя себе ни
двигаться, ни дышать.
Как он мог? Стернс дотрагивался до него. Слова отдавались эхом в голове:
Стернс дотрагивался до него... Стернс дотрагивался…
Кингсли наклонился вперед и прижался губами ко рту Стернса. И на один
прекрасный миг Стернс разрешил им находиться там.
Как только этот идеальный миг прошел, Кингсли оказался на спине, с руками над
головой, с запястьями, плотно и прочно вжатыми в матрас. Стернс схватил его за
запястья так сильно, что Кингсли, подумал, будто услышал, как что-то треснуло
внутри его руки.
- Прости, - выдохнул он. – Я не знаю, что…
Он старался вырваться из железной хватки Стернса, но никакие усилия не могли
освободить его. Стернс возвышался над Кингсли, стоя одним коленом на кровати, и
одной ногой на полу, вдавливая его все глубже и глубже в матрас. Лицо Стернса
зависло всего в шести дюймах от его собственного. Боль в запястьях, страх в его
сердце, все угрожало вызвать у Кингсли панику. Но, несмотря на панику, он
почувствовал еще что-то, странное спокойствие, чувство капитуляции. Кинг настолько
сильно хотел Стернса, что был бы рад позволить тому сделать с ним что угодно, даже
убить его.
- Прости, - повторил Кингсли. - Я…
74
- Замолчи. - Стернс выговаривал слова холодно, спокойно, и Кинг немедленно
подчинился. Он приподнялся снова, и Стернс толкнул его обратно вниз с еще большей
силой. - Прекрати дергаться.
Кингсли замер. В ожидании.
Он осознал, что за всю свою жизнь никогда не был так возбужден. Глядя в глаза
Стернса, Кингсли заметил, что его зрачки были чрезмерно расширены. И совершенно
бледная кожа Стернса слегка покраснела. Старания на футбольном поле не вызвали у
пианиста и половины той реакции, в сравнении с той, что появилась от того, что он
удерживал Кинга на постели.
- Ты играешь в очень опасную игру, Кингсли. - Понизил голос Стернс.
Когда он высказал прямую угрозу, каждый нерв в теле Кингсли напрягся.
Он молчал, как было приказано. Палец Стернса переместился и коснулся точки
пульса на правом запястье Кингсли. Прикосновение было настолько удивительным,
настолько неожиданно нежным, что Кинг застонал от удовольствия. Негромкий стон,
едва слышный. Но Стернс ясно расслышал его; его глаза снова расширились.
- Ты не боишься меня. - Утверждение без вопросительной интонации, но все же
Кингсли услышал под этими словами вопрос. - Почему?
- Нет ничего, что бы ты мог сделать со мной сейчас, чего я не хочу.
Стернс осмотрел Кингсли с головы до ног, будто понимая, что в данный момент
перед ним лежит не человек, а инопланетянин.
- Что ты такое? - Стернс задал тот же вопрос, который задавал ему Кингсли, но у
того ответ был гораздо проще.
- Я француз.
Стернс сделал глубокий, но судорожный вдох. Закрыв глаза, он вдавил Кингсли
на один миллиметр глубже в матрас, прежде чем, наконец, отпустил его запястья.
Кинг заставил себя принять сидячее положение, пока Стернс шел к двери.
- Ты действительно убил мальчика в твоей бывшей школе? - крикнул он ему
вслед, отчаянно пытаясь сделать что-нибудь, сказать что-нибудь, чтобы заставить его
остаться.
- Да.
Стернс остановился на пороге.
- Что он сделал?
Кингсли зашагал к двери, но взгляд Стернса заставил его замереть на полпути.
75
- Он поцеловал меня.
Глава 11
Кингсли не мог оторвать глаз от Сорена всю дорогу до аэропорта. После того,
что они видели в доме Элизабет, после того, что они обсуждали, после того, что
Кингсли видел в глазах Сорена, он не мог заставить себя смотреть никуда кроме как,
на его ближайшего друга, на его дражайшего врага. Что за безумие происходит с
ними? За тридцать лет, Кингсли видел ярость в глазах Сорена, похоть, потребность,
голод, благочестие, даже случайные вспышки любви. Но никогда прежде, он не видел
страх, настоящий страх. Тот, который он увидел в доме Элизабет, на пороге детской
спальни давнего школьного товарища.
- Хватит пялиться на меня, Кингсли, - сказал Сорен, переводя взгляд от дороги за
окном к лицу Кинга.
- Я пялюсь на тебя вот уже тридцать лет. Пора бы привыкнуть, mon ami.