i bea48bc5b4563f46

  - Представляю.

  - Ни хрена ты не представляешь! Стихи, Гладик, это тебе не фигли-мигли, не упал-отжался, не сунул-вынул. Тут, - Мхитарян постучал себя пальцем по лбу, - кое-что особенное надо иметь.

  - Ой-ой, я тебя умоляю, - скорчил гримасу Крис. - У поэта в голове лишь бутылка или две...

  Граната безнадежно махнул рукой и припал к бокалу с пивом.

  Все разговоры о "чаевничании" оказались обманкой, такой же, как меч славейнов с упрятанным там Копьем Судьбы. Никакого чая Граната и не думал заказывать, а заказал он темное пиво "Роберто Карлос да Силва Роша", мотивируя свой выбор тем, что никогда не слыхал о пиве с таким названием. Габлер мысленно плюнул и последовал примеру сослуживца. Пиво неожиданно врезало по голове с такой же силой, с какой лупил по мячу этот легендарный футболист древности. Крис еще в детстве слышал легенду о том, как этот самый Роберто Карлос однажды, промахнувшись по воротам, залепил мячом в болельщика. И у того что-то так сотряслось в голове, что он вдруг нашел решение какой-то сверхсложной математической задачи (хотя и таблицы умножения-то не знал), а вот к футболу охладел совершенно...

  Впрочем, нокаутирующее действие первых глотков этого местного напитка прошло довольно быстро, и в дальнейшем пиво только бодрило и мозги не затуманивало. В общем, Габлер так и не понял, понравилось оно ему или нет. И все-таки заказал чаю и "бригадейро" - круглые сладкие штуковины вроде конфет, напомнившие, опять же, о детстве, когда конфеты еще казались гораздо вкуснее пива. Они ему и сейчас показались вкуснее пива, и это могло значить либо то, что он уже начинает впадать в детство, либо то, что он вышел из того возраста, когда готов в любое время дня и ночи вливать в себя это самое пиво. Двадцать семь - это не семнадцать. В двадцать семь кое-кто уже может сказать, что жизнь вполне удалась. А тут...

  - Гамлет, ты жизнью доволен? - вдруг спросил Крис.

  В ответ Граната состроил такую физиономию, что Габлер чуть не поперхнулся чаем.

  - Вот и я тоже, - вздохнул он.

  - Вообще-то, друг Гладик, это вещь относительная, - изрек Мхитарян с видом записного философа. - А мы ведь еще так устроены... Мечтаешь о юге - это я условно, - а попадешь туда... и захочешь на север. А на севере будет сниться восток... Вот такие вот мы... - Он обвел взглядом зал и вновь обратил к Габлеру полузнакомое лицо. - Может, ты мне наконец все без утайки о своих похождениях расскажешь? Что это за штуковина? Перо ангела? Зуб сатаны? Уголек из вечного костра Оогиндия?

  Крис отставил чашку, сложил руки перед собой на столе и, навалившись на них грудью, сказал:

  - Что-то в этом духе. Копье, которым проткнули на кресте Иисуса, который Христос.

  Граната испытующе посмотрел на него и, видимо, поняв, что Габлер отнюдь не валяет дурака, сказал:

  - Допустим. И зачем нужно носиться с этим копьем? Оно денег огромных стоит, что ли?

  - Не в деньгах дело, - ответил Габлер. - Есть такое мнение, что его приказал выковать какой-то древний земной жрец...

  И он поведал Гамлету Мхитаряну все от начала до конца.

  В течение всего этого рассказа Граната не сделал ни единого глотка пива. Сидел, скрестив руки на груди, и слушал, и это было очень на него непохоже. И даже когда Габлер замолчал, носатый файтер еще некоторое время задумчиво смотрел куда-то в пространство.

  - Вот такие пирожки с котятками, - наконец сказал он. - Теперь с веревкой повешенного все понятно.

  Крис вытаращился на него и подумал, что пиво сотворило с мозгами Гранаты что-то непотребное.

  - Ты про какую веревку, дружок? - мягко полюбопытствовал он.

  - Повешенного, - и глазом не моргнув, ответил Мхитарян. - У меня прабабушка из корбов. Понимаешь, ребенком я был шаловливым, неугомонным, но когда прабабушка начинала рассказывать мне всякие предания, легенды, мифы, сказания, поверья, былины и всякое такое из устной традиции корбов, я становился подобным штурмеру с иссякшей горючкой и внимал, внимал...

  - Кончай выдрыгиваться, а? - с досадой сказал Габлер. - Не хочешь нормально объяснить, лучше тогда вообще заткнись.

  - Так я же и объясняю, Гладик! Мне прабабушка рассказала одну историю о творце мира Оогиндии. Он с помощью своего вечного костра отогрел мировое поле и посадил там семена жизни. Выросли из этих семян, разумеется, первые корбы и стали жить себе, поживать, горя не знать, как эти ребята, Адам и Ева. Плодились на Лавли, то есть не на Лавли, конечно, - у корбов она называется покруче: Оогивелипара... Так вот, плодились-плодились, а потом стащили уголек из вечного костра Оогиндия. И посчитали себя равными творцу, а потому пустились во все тяжкие...

  - А покороче нельзя? - процедил Габлер, зная, что Граната может без устали работать языком часами.