Читаем И ад следовал за ним: Приключения полностью

– В институте я решил вылепить из себя просвещенного человека, – продолжал он, – составил себе программу, включил древних греков, современных полузапрещенных поэтов, стенографические отчеты… Разрывали меня там мечты и амбиции великие, хотелось мне стать Талейраном, полковником Лоуренсом, партизаном Кузнецовым или каким-нибудь другим великим разведчиком. И все ожидал я, что меня пригласят и осчастливят, – на кого же, как не на меня, потомственного охранителя устоев, обратить внимание? Ведь я принадлежал к почетному шпионскому клану (разницы между разведкой и контрразведкой я тогда не усматривал), самому надежному, самому проверенному и безраздельно преданному Великому Делу. Все ожидал я, что меня пригласят в какой-нибудь высокий кабинет и из-за стола выйдет человек в штатском, с уставшим лицом и грустной улыбкой. Я представлял, как он усаживает меня рядом на кожаный диван, говорит об огромном доверии ко мне и предлагает совместно работать во имя высших государственных интересов. Конечно, не против своих, не в роли стукача, хотя, в общем-то, я и на это пошел бы, если предложили бы под благородным соусом: скажем, студент такой-то часто бывает в американском посольстве… Ну как на него не доносить? Тут уж сам Бог велел, это же не анонимная записочка о том, что некто слушает регулярно Би-би-си. Нюанс ведь есть, правда? Какой все-таки сукой я был!

Но институтские годы шли, и никто не прибегал к моим услугам, никто не вызывал! Сначала я объяснял это тем, что мудрая служба ожидает моего дозревания до такого амплуа, и удесятерял усилия в деле самоусовершенствования, но минул четвертый курс, а все не появлялся на горизонте человек с грустной улыбкой.

Тут я уже начал нервничать: уж не попал ли я в число недостойных или, не дай Бог, подозреваемых? Я всегда был осторожен в связях, но еще раз взглянул на круг своих знакомых (близких друзей я не имел, ибо не находил среди окружения равных по уму и таланту) и быстренько вычистил из него и тех, чьи родственники отсидели, и тех, кто иногда высказывал спорные мысли. Но и после этого не пригласили меня в таинственный кабинет… Тогда я пошел еще дальше и отсек от себя знакомых из мира богемы и евреев: может быть, они пугали моих ангелов-хранителей? Но и тогда лед не тронулся, а учеба шла к концу, и многие уже прикидывали, каким образом устроить свою судьбу.

А тут еще небольшая практика за границей, кое-кто выехал, а меня не взяли! Я совсем в панику впал и решил, что это из-за Каутского, да! да! стоял у меня на полке томик Каутского о “Капитале”, изданный у нас, но по тем временам способный навести на определенные размышления. Жалко было Каутского жечь, а оставлять где-то еще опаснее: ведь могли и по отпечаткам пальцев, и по пометкам на страницах легко определить владельца… Пришлось закопать Каутского, так он до сих пор в земле и лежит, тлеет себе преспокойно. Но и тогда не раздалось долгожданного приглашения! Молчали компетентные органы, словно обиделись на меня за что-то.

И тут грянул фестиваль молодежи 1957 года, помните, как он прорубил окно в Европу? Событие революционное, я сказал бы, эпохальное, у многих тогда раскрылись глаза… Боже, как жрали бесплатную икру и осетрину и мы, и иностранцы! До победного конца, до поноса! Какую коммунистическую скатерть-самобранку расстилали прямо на воздухе, с проходом по фестивальному пропуску! Куда там парижскому “Максиму”, двери которого открыты для всех – для богатых и бедных, но только взглянешь на цены, и пропадает аппетит! Меня определили на фестиваль переводчиком, представили руководителя и его заместителей, среди которых своим чутким натренированным годовыми ожиданиями нюхом я сразу выделил низкорослого улыбчивого человека, – улыбка, правда, была не грустная, наоборот, бодрящая, вселяющая вечный оптимизм… Звали его Василием Поликарповичем, или, нежнее, Карпычем, – так мы его называли за глаза. Переводчики при упоминании имени Карпыча как-то значительно поджимали губы и придавали лицу чрезвычайную серьезность – ведь сами понимаете: засмейся некстати, и кто-то настучит, что не уважает или пренебрегает, – он ведал, естественно, общими вопросами, не владел иностранными языками, не видел особой разницы между, скажем, японцами и китайцами, не разбирался в премудростях пропаганды – в общем, по всем параметрам принадлежал к нашей уважаемой внутренней организации, ловящей шпионов.

Решительности у меня никогда не хватало, но тут уж ситуация сложилась отчаянная, я решил пойти ва-банк и постучался однажды в дверь его кабинета. Встретил меня Карпыч ласково, угостил чаем, слушал, не перебивая, лишь ложечкой иногда позванивал, а я поведал ему с пафосом, что мой отец – старый сотрудник службы, и так далее, и тому подобное, и вот сейчас, когда вокруг иностранцы, я счел своим долгом… Ну что вам, Алекс, рассказывать? Разве мало вы встречали добровольцев даже среди англичан, которых уж никто силой не тянет в нашу повозку? И не ради денег, а из высоких побуждений, из ненависти к частной собственности и из восхищения самыми передовыми идеями!

Перейти на страницу:

Похожие книги