«...И ад следовал за ним»

— Семь дней, — продолжал Великан. — Семь дней, черт побери. Никому еще не удавалось продержаться больше четырех. Но для тебя в этом есть свой минус. Ты разыгрываешь из себя некоего Джека Богаша, безработного водителя грузовика, но я тебе скажу вот что: никто не поверит, что какой-то безработный водитель грузовика из Арканзаса смог выдержать то, через что прошел ты. Через все это смог бы пройти только тщательно подготовленный человек, полицейский, морской пехотинец, специальный агент, сотрудник какого-нибудь федерального ведомства. Ты рассчитываешь, что выдержка пойдет тебе на пользу, но на самом деле ты лишь обеспечил себе еще более жестокое обращение. Поэтому я снова тебя спрашиваю: кто ты? Отвечай.

— Джек... Богаш... — только и смог выдавить Эрл, когда к нему частично вернулась способность говорить.

— Ну да, а меня зовут Иисус Христос.

Великан сел за стол, достал сигару, раскурил ее, вобрал в легкие облако табачного дыма и медленно выпустил его через щелку между губами.

— Я так и сказал начальнику тюрьмы, — произнес он. — Понимаешь, я хорошо знаю ход мыслей таких, как ты. Ты возомнил себя героем. Тебя можно бить, топить, пугать смертью, но это лишь будет делать тебя еще сильнее. Ты знаешь, чем наполнено сердце героя?

— Нет, сэр, — ответил Эрл.

— Ты снова лжешь. Даже доведенный до края, ты все равно лжешь, разыгрывая из себя безмозглого тупицу, который ничего не знает. Ты надеешься, что мы тебя ни в коем случае не убьем, по крайней мере до тех пор, пока не выясним, кто ты такой, и это поддерживает твои силы.

Эрлу показалось, что эта фраза не требует ответа.

— Итак, я сам расскажу тебе, чем наполнено сердце героя, хотя тебе самому это прекрасно известно, — продолжал Великан. — Я просто хочу, чтобы ты понял, насколько далеко я просчитываю все твои ходы. Сердце героя наполнено не любовью к родине, мужеством, готовностью к самопожертвованию и прочей подобной дребеденью. Это все оставим для глупых газетчиков. Нет, мне многое довелось повидать за время своих похождений. И вот что я понял: героем движет презрение к окружающим. Тщеславие. Любовь к самому себе. Ты считаешь себя необычным, особенным человеком. Да-да, не спорь, считаешь. И когда мы поступаем с тобой, как с особенным человеком, возможно, это причиняет тебе чертовскую боль, но такой крепкий орешек, как ты, прошедший войну, взрывы и пули, способен вытерпеть и не это. Боль тебе не страшна. А теперь я скажу, чего ты не сможешь выдержать. Ты меня слушаешь?

Эрл не произнес ни слова. Все мысли его были сосредоточены только на том, чтобы не потерять сознание.

— Да, сэр.

— А не сможешь ты выдержать вот что: превратиться в ничто. Стать еще одним безликим осужденным и до конца дней своих оставаться здесь, в окружении самых подлых, самых грубых, самых жестоких негров. Именно такие собраны здесь. Итак, никакой надежды на побег, никакой надежды на то, что о твоем подвиге станет известно. Здесь с тобой не будет происходить ничего необычного. Ты станешь таким же, как все, одним из толпы, никем. И останешься им навсегда, на веки вечные. Ну, как тебе это нравится?

Эрл ничего не ответил.

— Подумай-ка над этим. Мы дадим тебе отдохнуть день-два в отдельной комнате с туалетом. Хорошая кормежка, два раза в день душ. Ты сможешь слушать радио. Мы достанем тебе газеты. Я даже не буду пытаться скрыть от тебя то, что я делаю, потому что ты все равно видишь меня насквозь. Все это лишь для того, чтобы ты в последний раз взглянул на светлые стороны жизни. А затем для тебя все закончится, осужденный. И ты отправишься в «обезьяний дом».

Как же медленно тянется время, о, как же мне плохо,
Как же медленно тянется время, о, как же мне плохо,
Как же медленно тянется время, о, как же мне плохо,
О господи, господи, когда не приходит письмо из дома.
О капитан Джордж, он был сильным,
мужественным человеком,
О капитан Джордж, он был сильным,
мужественным человеком,
О господи, господи, из залива по дороге
На остров Шелф...

Это была даже не песня. Это было причитание, вырывающееся из самых глубин сердца в ритм мотыгам, которые монотонно поднимались и опускались, вгрызаясь в землю.

Эрл видел вдали работающих заключенных. Они трудились на просторных полях, расчищая заросшие сорняками оросительные каналы. Казалось, они окружены волшебной дымкой, но на самом деле это была густая пыль, душившая негров. Они взмахивали мотыгами в такт унылому пению, а за ними присматривали вооруженные до зубов охранники, восседающие на упитанных лошадях.

— Ты туда не смотри, осужденный, — заметил один из конвоиров, которые вели Эрла. — Ты попадешь не туда. Тем, кто там, повезло. Там легко. А вот там, куда попадешь ты, тебе придется несладко.