i 1495e07c15fb5d3e

  Собирая и укладывая в шкатулку полупустые стеклянные колбочки, молодой рюрикович едва заметно кивнул - показывая тем самым, что вполне понимает и принимает архипастырские резоны. Вот только раскрывать сокровенное все равно не стал, потому что в митрополичьи покои пожаловал вначале служка, а следом за ним и Мишка Салтыков - который (предварительно испросив и получив архипастырское благословение) тут же склонился к уху своего царственного господина.

  - Отче, могу ли я заказать Якопу Фрязину твою парсуну? Славный бы вышел подарок батюшке на Рождество Христово.

  Понятливо смежив веки, архипастырь Московский и всея Руси не удержался, и переспросил - а точно ли успеют нарисовать его портрет к названному сроку?

  - Не получится на Рождество, так подождем до Пасхи. Но вряд ли...

  Приняв благословение, царевич тотчас покинул митрополичьи покои в Чудовом монастыре, оставив хозяина одновременно и довольным, и сильно озабоченным.

  "Ну да, мне бы кто в свое время сказал, что всей жизни осталось - от трех месяцев до полугода. Я бы тоже и задумался, и озаботился. М-да, интересно, как-то там мой домик в деревне поживает? Наверное, никак - отсырел, покосился, пропитался запахом плесени. Любовно собираемую библиотеку соседи растащили, на растопку да в сортиры, если только офицер-наследничек ее раньше на макулатуру не сдал. Стекло с теплиц точно разворовали. Яблоньки одичали, грядки сорняком поросли, колодец высох, или его тиной затянуло...".

  От воспоминаний и самих мыслей о прошлой жизни настроение Дмитрия, и без того застывшее на нижней отметке, испортилось еще сильнее - а тут еще и Салтыков за спиной чуть не лопался от едва сдерживаемых эмоций.

  - Сколько ногаев прибыло?

  - Двое мурз из тех, что клятву давали, при каждом десяток оружных нукеров. Воевода белгородский на них подорожную скопом выписал, а для пущей надежи и порядку отрядил полусотню детей боярских в сопровождение. От него же привезли роспись освобожденных полоняников, да грамотку с перечислением табунов и отар, коими кланяются мурзы за свою свободу и здравие.

  Слегка отставив в сторону руку, царевич шевельнул пальцами. Затем еще раз, более нетерпеливо - но сын оружничего лишь виновато поклонился, признавая за собой оплошку:

  - Грамотки дьячок приказной взял. Как и список меховой рухляди, казны золотой и серебряной, и иного прочего, что привезли басурмане с собой.

  Одним лишь взглядом выразив подручнику свое недовольство, первенец великого государя отослал его прочь, за плотное кольцо чернокафтанной стражи.

  "А вот и они, победители в увлекательной игре на выживание! Настоящие специалисты по части удавить и отравить ближнего и дальнего своего, профессиональные параноики и безжалостные властолюбцы... Ай хороши, красавцы!!!".

  "Красавцы", на первый взгляд, совсем не внушали: лежали себе смирнехонько на носилках между двух коней, дышали кое-как, временами подергивались, а иногда даже позволяли себе и поскрипывать зубами. Одним словом - дряхлые развалины, а не гордые степные князья. Но!.. Первое впечатление, как известно, бывает обманчиво, и на самом деле конкретно эти ногайские вожди являлись очень незаурядными личностями. Доказательством тому служила судьба остальных родовых и племенных вождей, отпущенных за выкупом после принесения клятвы наследнику престола Московского - их родственники и ближнее окружение посчитало, что проще и выгодней устранить неудачливых вождей, нежели платить столь высокую цену за их жизнь и свободу. А вот Дышек-мурза и Ахмад-мурза изначально не были согласны жертвовать собой ради общего блага - отчего и вырезали всех возможных "доброжелателей" сразу по возвращению в родное кочевье, а их имуществом пополнили свою изрядно оскудевшую казну. Тем более что оное им изначально не принадлежало, а значит, при исчислении выкупа можно было его и не учитывать...

  - Долгие лета государю-наследнику!

  Стоило Дмитрию остановиться у конных носилок, как рядом моментально образовался постельничий дьяк с небольшим блюдом - на коем и обнаружились аккуратно разложенные грамоты с перечнем почти добровольных пожертвований в царскую казну.

  "Ну-ка, что у нас здесь? Семь сотен цехинов, двенадцать тысяч акче, золотая и серебряная посуда, женские украшения, шатры, седла, ковры и шелковая одежда, пять чистокровных арабских скакунов, три дюжины жеребцов-ахалтекинцев... Еще бы кобылиц к ним столько же! Шелковая одежда, шкуры барсов и леопардов, пряности и благовония. Хм?.. И ни одной сабли, лука со стрелами или бахтерца. Ну понятно, орудия труда отдавать никак нельзя - иначе в набег с пустыми руками идти придется".

  В другой грамотке белгородский воевода для начала обстоятельно доложился о том, как принял и обустроил освобожденных из ногайского полона мужиков и баб. Затем известил, что некоторая часть бывших полоняников пожелала записаться в порубежную стражу и боевые холопы - в основном те, у кого ногаи убили всех родных. Ну а напоследок сей достойный предводитель воинов запросил инструкций - на тему того, что ему делать с многотысячным овечьим поголовьем и десятком табунов степных лошадей.