Homo scriptor. Сборник статей и материалов в честь 70-летия М. Эпштейна

Например, существует наука о языке – лингвистика, но не существует науки о молчании, которую я называю силентикой или сайлентологией (от silence) и предлагаю с ее позиций исследовать природу речи. Ведь могла же у нас в 1930‐х годах возникнуть группа сайлентологов, которые создали бы учение о паузах, о формах умолчания и замалчивания, о единицах молчания – «молках», определяющих глубину эзопова языка и метафорических замещений. Благо материала было предостаточно, вся страна молчала, и каждый молчал по-своему, в зависимости от того, чего он не говорил; значит, и смысл молчания был разный. Группа подготовила бы ряд коллективных трудов и монографий: «На границах языка: введение в лингвистику молчания», «История молчания в русской дореволюционной культуре» и т. д. Но группу вскоре разоблачили, уничтожили, а то, что могло бы содержаться в тех пропавших или не возникших трудах, я и пытаюсь кратко обозначить хотя бы маленькими фрагментами, цитатами. «Книга книг» – собрание странных, непринятых или отринутых, проклятых или безумных идей, которые по каким-то причинам не реализовались в истории философии, религии, социально-политических теорий, но имеют шансы реализоваться в будущем. И тогда уже они отомстят за свою невостребованность, взорвавшись десятками самых неожиданных, экзотических, авантюрных, а то и мироспасительных сект, теорий, интеллектуальных движений.

Кто автор? Белые пятна на карте мысли

– Но кто же автор этих идей?

– До конца сам не знаю, хотя постоянно спрашиваю себя: чьи же голоса, кто «нашептывает» мне разные идеи, которые как бы не мне принадлежат? Как замечал Алексей Лосев в «Диалектике мифа», «я никогда не поверю, чтобы борющиеся голоса во мне были тоже мною же. Это, несомненно, какие-то особые существа, самостоятельные и независимые от меня, которые по своей собственной воле вселились в меня и подняли в душе моей спор и шум». Мне интересно представить биографическую плоть или хотя бы авторское имя каждого такого «не моего» суждения. Так возникли понятия гиперавторства и персонажного мышления, о которых говорится в теоретических введениях в «Книгу книг».

На самом деле ничего оригинального в этом нет. Платону нашептывал его мысли Сократ, а тому, в свою очередь, некий демон. Фридриху Ницше его танцевальные заповеди нашептывал Заратустра. Такой шепот из уха в ухо и составляет культуру, а откуда он приходит, из генов или от гения, нам не дано знать. Во всяком случае, без какого-то тайного или явного сотрудничества автора с кем-то «Другим» почти никогда не обходится: Гегель говорил от имени абсолютной идеи, Маркс – от имени мирового пролетариата, Вл. Соловьев – от имени старца Пансофия, Бахтин – от имени Медведева и Волошинова… А сколько иноавторов и подписей-псевдонимов в сочинениях Кьеркегора!

Философское мышление в отличие от житейского – это только возможность мышления, а возможность мышления – то, что мыслится, «мыслимое» – недаром существует как категория состояния, то есть оно не имеет реального субъекта. «Мне думается», «со мной происходит событие мысли». Для каждой эпохи категория состояния своя – как для природы «морозит», «светает», «смеркается». Можно говорить о сообществе умов, вписанных в историю России, но не реализованных в истории ее мысли, а пребывающих в ней как ее несостоявшаяся возможность, как категория состояния, не выраженная в субъектах мысли. Есть, допустим, Аверинцев, Мамардашвили, Щедровицкий, Налимов… Кто-то называет Ильенкова, Батищева, другие имена. Получается довольно разреженное поле высказанных позиций. Почти как демографическая карта Сибири.

А ведь сюда можно вписать еще десятки, сотни идей и имен… Ведь по интенсивности исторического опыта, пережитого Россией и в данный момент затребованного к осмыслению, пожалуй, ни одна страна не может с ней сравниться.

Имеют право на существование не только отдельные мыслители, но и целые философские движения, новые «измы», которые, на мой взгляд, не менее основательны, чем экзистенциализм или структурализм, которые властвовали над умами в те годы.

Вот мне и захотелось «дописать», восстановить объем мыслимого, хотя бы немного заполнить те пробелы, которых в российской интеллектуальной истории едва ли не больше, чем записей. Скажем, в «Философском энциклопедическом словаре», выпущенном издательством «Советская энциклопедия» в 1980‐х годах, 800 страниц. А если добавить те понятия, термины, названия движений, имена мыслителей, которые оказались пропущенными – не составителями словаря, а самой историей мысли, – то мог бы возникнуть еще один дополнительный том, над которым я и начал работать в 1980‐х. «Собрание пробелов» – еще одно из названий «Книги книг». У нее много названий, из которых главное еще неизвестно.

Виртуальный документ, или Дело на основе подделки