Читаем Homo scriptor. Сборник статей и материалов в честь 70-летия М. Эпштейна полностью

И от этих слов огненный вихрьвздымался над снежными полями,ага – именно огненный вихрь,и пока все это продолжалось,снег сворачивался,словно кровь,на холодных полях Галиции.

В финале этого стихотворения брань переходит в колядки («и странные были это колядки, скажу я вам»), которые, как и положено колядкам, воспевают Рождество Христово:

И председатели колхозов, выходя ему навстречу,говорят – радуйся, Соломон, радуйся, Спаситель,Сын божий родился.И снег падает на землю.И земля падает на снег.(пер. И. Белова)

А поклонение волхвов в версии Жадана выглядит как военная операция среднего масштаба: «волхвы» («мы») вооружены калашами и накурены анашой, а их дары новорожденному состоят из ножей, пистолетов и даже навахи «с рукоятью резной». Младенцу предстоит воплотить не божественное милосердие, а то, от чего «прет», – насилие и поэзию:

Твой малец будет знать все слова и все имена,он вместит в себя и охватит собою все,нашу злость и печаль, что гложут нас дотемна,все, что нас заводит, братает нас и несет.Ему будут послушны все твари земли и вод,он в любови своей будет хранить всегдакаждый отвоеванный нами дот,все мосты, долины, высоты и города.(пер. М. Галиной)

«Созвездия пахнут железом и кровью / Средневековье такое Средневековье», – восклицает автор в стихотворении «Второй год город косит чума» (пер. И. Белова).

Однако когда на сцену наконец выходит не названный, но угадываемый Христос, его проповедь далека от средневекового канона. Зато она согласуется с той картиной мира и с той версией старых мифов, которую сшивает по живому поэт[472]. Христос у Жадана – бог гонимых, бог «пятой колонны». Он «наш», но он с «ними», с другими, с врагами, он «пестует их детишек и веселит их жен». Он – против границ, питающих войну. Но он, конечно, и порождение войны, потому что для него все границы уже превращены в мнимости (страшные мнимости) – таков эффект войны, вошедшей в плоть времени.

Возможно, лучше всего жадановский постромантизм воплощает формула: «Свет состоит из тьмы / и зависит только от нас» (пер. А. Щетникова). Она напоминает стих Высоцкого из «Моей цыганской»: «Света тьма – нет бога»,– но очевидно сдвигает акцент с «объективной» констатации фактов на декларации прямой и личной ответственности поэта за трансформацию мрака в свет. Это тяжелый труд, и шансов на успех очень мало, но в конечном счете трудно найти более осмысленное занятие. Именно таким путем постромантизм, несмотря на кажущуюся иллюзорность, обеспечивает почву, а вернее, репертуар стратегий, которые помогают выжить в самое страшное время.

4

В заключение я бы хотел вернуться к тем вопросам, которые были поставлены в начале статьи: действительно ли русский – и, шире, восточнославянский – поэтический неоромантизм не только проходит через весь ХХ век, но и вполне активен сегодня? Действительно ли нынешняя стадия неоромантизма настолько отличается от предшествующих фаз, что было бы лучше называть ее как-то по-другому (например, постромантизмом)?

Судите сами – основные черты сходства и различия между неоромантизмом и постромантизмом могут быть суммированы следующим образом:

1) Подобно модернистским неоромантикам, современные поэты широко используют стилизацию как метод моделирования поэтического «я». Однако постромантическая стилизация, наряду с обязательными и, в сущности, неизбежными ироническими эффектами, создает – или по крайней мере стремится создать – совершенно новые, хотя и по-прежнему трансгрессивные формы культурной идентичности. Более того, постромантическая стилизация часто окрашена этически и представляет собой форму ответственности перед замолчанными или забытыми голосами прошлого и настоящего.

2) Инвертированная форма остранения, свойственная модернистскому неоромантизму – когда «естественное» репрезентируется как «искусственное», – находит новое воплощение в постромантической вариации: «естественное» становится социальным, а «искусственное» – масскультовым. Этот сдвиг формы, на первый взгляд малозначительный, на самом деле фактически «снимает» исходную оппозицию, являя собой вариант деконструкции.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии