H2O III

На первый взгляд, центральная площадь Висмара казалась просто шумным, многолюдным местом, где кипела жизнь портового города. Но чем дольше я наблюдал за ее обитателями, тем больше замечал странных деталей, словно кусочки мозаики, складывающиеся в пугающую картину.

Внимательный взгляд улавливал едва заметные знаки, которые носили жители города. На некоторых рубашках, словно случайным образом, были вышиты маленькие драконы. У других на поясах висели амулеты с изображением крылатых существ. А на лацканах пиджаков некоторых мужчин красовались значки, изображающие дракона, словно красное знамя КПСС на пиджаках функционеров страны, которой уже нет.

На первый взгляд, эти знаки могли показаться просто украшениями, но их количество и повторяемость не оставляли сомнений. Они говорили о том, что Висмар на самом деле был не просто портовым городом, а центром какого-то секретного культа. Как, впрочем, и было заявлено.

Дети, играющие на площади, также невольно отражали эту скрытую реальность. Их игры были наполнены мистическими сюжетами, а в их стихах и песнях нередко проскальзывали слова о драконах, о небесном огне и о тайнах моря. Висмар словно носил маску мирного портового города, но под ней скрывалась темная правда. И чем больше я вглядывался в детали, тем яснее становилось, что это сердце фанатичного культа, который скрывался под покровом жизненной суеты. Впрочем, опять же, это не моего ума дело, ну нравится людям служить этим глистам-переросткам, так ради бога… Главное, ко мне не лезть. А то сразу просыпается драконоборец, и там уже ты или тебя, ну и как карта ляжет.

Солнце, уже склоняющееся к закату, окрашивало площадь в тёплые, багряные тона. Закатное сияние играло на фасадах зданий, придавая им магический отблеск, и окутывало пыль, витающую над брусчаткой, золотистой дымкой. На этом фоне особенно выделялась лавка часовщика, утопающая в сумерках, будто бы спрятанная от людских глаз. Она стояла несколько обособленно, отдаленная от суеты площади, и утопала в густой тени, отбрасываемой старыми, высокими деревьями, чьи ветви тянулись к небу, как мощные щупальца.

Лавка была старой, с деревянной вывеской, покрытой трещинами и краской, которая давно выцвела. Над входом висел ржавый знак с изображением солнечных часов и надписью «У Хрона». Но не вывеска, а обитатель лавки заставлял прохожих останавливаться и завороженно смотреть.

Изнутри лавки доносился аромат древесины, смолы и свежеструганного дерева, перемешанный с дымком от трубки. Этот аромат завораживал, манил в глубину лавки, к обитателю этого места.

В глубине лавки, озаренный бледным светом масляной лампы, за деревянным столом сидел он — часовщик. Его кожа была бледной и гладкой, похожей на шлифованный нефрит. На лице ярко выделялись алые глаза, блестевшие не светом, а тайной, и острые клыки, впивающиеся в трубку из белого дерева. Из-под халата из белого льна видно было не руки, а мощные лапы с длинными когтистыми пальцами. Ящер медленно тянул дым из трубки, и его глаза смотрели сквозь пространство и время.

Рядом же был не менее интересный сосед.

Кузница, словно огромный, дышащий организм, стояла в окружении старых, почерневших от копоти домов. Воздух был пропитан запахом жженой стали и дымком от горящей древесины. С каждым ударом молотка по наковальне в воздух взмывали искры, словно звезды, озаряя темные улочки кратковременными вспышками.

В глыбе из красного кирпича с громадными дубовыми дверями с грубой кожей располагалась сама кузница. На дворе, покрытом тонким слоем сажи и стружек, под небосклоном из дыма и искр, кипела жизнь.

Подмастерья в кузнице были разношерстной толпой. Юные люди с усталыми глазами и восторженными улыбками, в кожаных фартуках, покрытых сажей, были словно огненные мотыльки, кружащиеся вокруг наковальни. Они перетаскивали тяжелые мехи, поддерживали огонь в печи и с завидным усердием очищали и шлифовали металл.

Рядом с ними, в тишине и концентрации, с необычайной ловкостью работали мелкие ящерицы. Их чешуйчатая кожа переливалась всеми оттенками зеленого, коричневого и золотистого. Они с неутомимой энергией перетаскивали маленькие детали, собирали из них изысканные украшения и механизмы, похожие на ювелирные шедевры.

Но в центре всего этого движения стоял мэтр. Его фигура, широкая и крепкая, была покрыта сажей, как статуя из темной бронзы. Его волосы, растрепанные и седые, словно дым от печи, обрамляли лицо, изборожденное морщинами, как старая кожа. Он стоял перед наковальней, его руки двигались в ритме молотков, издавая глухой, мощный звук.

В его глазах, ярких и проницательных, словно искры от той самой ковки, читались годы упорного труда и творческих поисков. Он был не просто кузнецом, он был мастером своего дела, художником металла, вкладывающим свою душу в каждое свое творение. В его мастерской царило особое волшебство, где металл поддавался его воле, рождаясь в пламени печи и принимая форму его мыслей.