Гвозди

Где голова, что вмещалась в ладошке?

Коли страшно ему, коли больно,

Коли смерть ему смотрит в лицо,

Долетит до него пусть звон колокольный,

Да из старой молитвы словцо.

Хоть бы знак от него, хоть бы весточку.

Знать живой, иль сгинул в бою.

Где ж теперь родное мне темечко,

Запах коего в сердце храню.

Как спасти мне его? Как помочь?

От него отвести как беду?

Отогнать от него как тревожную ночь,

Когда будет лежать он в бреду?

Как согреть его пальцы от пороха черные?

Уберечь как от пули шальной?

Оградить как глаза голубые, задорные

От тел друзей, убитых войной?

Как же уши, которым шептала люблю,

Мне укрыть от грохота сотен орудий?

Защитить как его мне в жарком бою,

Придет когда час его судный?

Как мне жить без него на земле?

Как смотреть мне на детский портрет?

Не принесет голубь коль на крыле,

От сыночка мне больше ответ.

Я отдам все богатства, все ценное.

Все я сделать позволю с собой.

Только б знать, что вернется он целый,

Только б знать, что вернется живой.

На задворках

Однажды,

На задворках городских университетов,

И в клетках казарм душных,

На поездах без билетов,

И кухнях до одури скучных,

На жестких кроватях провизорного,

Где воздух прогнил удушливый,

На улицах городка крошечного,

Не поднимая взгляд равнодушный,

На пустынных аллеях сшибая мелочь,

На депрессию темных баров,

У закусочных в полночь,

На тротуарах,

На мрачных квартирах,

Сорвавших со стен покров обоев,

И в пойманных ночью машинах,

Мчащих нас за собою,

В пропахших потом спальнях,

Избитых отцом или мужем,

Что пришел под утро пьяный,

Принеся шлюший стон натужный,

Родилось то, что было всего важней,

Что скрыли мы ото всех,

Ища вдохновенье вине,

И на кафель выплюнув смех,

Несли в проклятье февраля,

Не чувствуя пальцы ног,

Туда? где жизнь словно пуля,

Всему подведет итог,

Где нас осмеют и зароют,

В рутину отнятых дней,

Где сложены мерзкой горою,

Убитые надежды людей,

Где юношей взоры самые светлые,

Казнили цинизмом будничных дел,

И девушек чувства заветные,

Давили похотью тел,

И ворвавшись в это безумие,

Нестерпимым криком горло порвав,

И сказав во всеуслышание:

«Мир ошибался! Мир был не прав!»

И тут же за это распяли нас,

Руганью грубой и злобными взглядами,

Страшась нас словно смертельной заразы,

Именуя самыми мерзкими гадами.

И бросили нас под промозглый дождь,

Без сил подыхать на улице.

И юность свою продавая за грош,

Под солнцем, палящим щуриться.

Бесцельно бродить по обрывкам дорог,

И в ночной лихорадке кашлять,

Зная, что не пустят нас на порог,

Когда утро беспечно запляшет,

А потом на постелях, застеленных болью,

Где нет ни последних, ни первых,

Умирать от любви и заботы,

Что пульсирует в наших нервах.

И тут же быть забытыми, выгнанными,

Уступив это место другим.

Спотыкаясь о сердечные выбоины,

Оставаясь навеки одним.

И пытаться забыть все что видели.

Попытаться забыть все что знали.

Забыть, как сердце горячее вынули.

Забыть, как его растоптали.

Забыть задворки городских университетов.

И забыть казармы душные.

Забыть поезда без билетов.

И кухни до одури скучные.

Забыть кровати провизорного,

Где воздух прогнил удушливый.

Забыть улицы городка крошечного.

Забыть взгляд равнодушный.

Забыть все эти места.

Раз и навсегда их забыть.

Навсегда забыть, что однажды,

Мы захотели жить.

Завтра

Завтра будет обычный день.

Люди встанут, пойдут на работу.

Встань и ты, и пальто как обычно надень.

Отгоняя сон сквозь зевоту

Затем вниз, за ступенью ступень.

Рутина и быт, как смерть неизбежны.

Завтра будет обычный день.

День без рук нежных

Усталость

Три дня не выходил из дома –

Закрылись, с женой и пили чай.

Не отвечал на звонки знакомых,

Наплевал на плывущий по городу май.

Я просыпался утром лениво,

Не сдирая шторы с окон,

Готовил завтрак любимый

И шел курить на балкон.

До ночи лежали в постели.

И так трое суток к ряду.

Пока улицы шумно галдели,

Облачаясь весенним нарядом.

И все что снаружи серым казалось.

Я лежал – ванну налив до краев.

И так и не понял – это усталость,

Или годы берут свое.

Город в котором…

Я застрял в городе невероятных высоток,

грязных ночлежек и слишком пафосных баров.

В городе, совершенно пустых сердец,

И слишком полных тротуаров.

В котором я,

Непростительно бледен и сер.

В котором, мне нет места

Среди важных до ужаса дел.

Слова здесь искусственны,

Как полиэтилен.

От дождя спасет,

снующий метрополитен

Спустился. Толпа давит.

Давит толпа. Толпа чертовски давит.

Безразличие тысячи глаз ранит.

И так метаться. От станции к станции.

Но мне это даже нравится.

Потом, в безудержность, миллиона истоптанных улиц.

К миллионам истоптанных лиц.

Которые слишком устали топтать миллионы

Истоптанных улиц и лиц.

И прячутся под сотней замков, от тысяч

Воров и убийц.

О которых, говорят в новостях обыденно,

Но никто их в общем-то и не видел.

Зато видели, как в переходе пинали,

Упавшего на землю осетина.

Увидели и прошли мимо

Ведь этого требует город, в котором я застрял.

Сойдя на людный вокзал.

Город, от которого веет депрессией

И желанием броситься на холодные рельсы.

И умереть пред величием дворцов и сказочных парков.

Растянутых словно на сотни акров.

Самой бесценной земли,

На которой поселят тех, кто навечно осел на мели.

И в этом, слишком большом городе,

Мне слишком не хватало места.