Гвеннит (СИ)

Петунья из последних сил дошла до дивана, упала на него и зарыдала. Вернон обнял женщину, прижимая ее к себе, и только Дадли пока ничего не понял. Наблюдать горе маленькой семьи было физически больно. Миссис Грейнджер прижалась к мужу, пряча у него на груди заплаканные глаза. Она, как и муж, понимала, что именно случилось, и какая теперь будет жизнь у невинной девочки. Сколько раз они видели слезы в глазах родных больных детей… К этому нельзя, невозможно привыкнуть. Ведь за каждым страшным диагнозом — чья-то судьба, разбитые надежды, беспросветное будущее. А у некоторых нет никакого будущего, только мерцающие огоньки мониторов детской реанимации. Больницы вместо школы, может быть, самые добрые врачи и медсестры вместо родных рук…

— За что? Ну за что это ей? Она же ничего не видела, кроме этих больниц! — закричала Петунья. — Зачем нужна эта магия, если она не может вылечить мою доченьку!

Петунья Дурсль была хорошей женщиной, она, в первую очередь, восприняла все произошедшее, как наказание для дочери, но есть люди, которые считают болезнь ребенка наказанием для себя. Рушатся семьи, уходят считающие, что гробят свою жизнь рядом с больным ребенком… Так бывает. Но Петунья и Вернон Дурсль были хорошими, правильными людьми, они думали о ребенке. О девочке, что была им когда-то подброшена, но стала самой родной. Петунья обняла Дадли и плакала. Мальчик начал понимать, что случилось что-то плохое.

— Но ведь она жива, мама! Она будет жить! Неважно как, но будет! — воскликнул Дадли. — Или… нет? — закончил он шепотом.

— Будет, обязательно будет, — твердо сказал мистер Грейнджер.

Бывает так, что семья с больным ребенком остается в вакууме. Отворачиваются друзья, советуют «избавиться» родственники, даже родители. Этот вакуум пережить очень сложно, только воля и вера помогают в этом. Мистер и миссис Грейнджер поддерживали Дурслей, поэтому вакуум им не грозил. В этот миг они уже стали одной большой семьей. Потому что так правильно, а Грейнджеры всегда старались поступать правильно.

— Петунья, Вернон, Дадли, послушайте меня, пожалуйста, — обратился к ним мистер Грейнджер. — Девочка сейчас будет остро реагировать на ваше настроение, поэтому запомните, кресло — не катастрофа. Она дышит, разговаривает, улыбается. Значит — все хорошо. Вместе мы со всем справимся. Ей поможет справиться Гефест, но вы должны ее поддерживать. Никакой жалости! Понятно? Девочка не должна даже на секунду почувствовать себя тяжело больной.

— Мы постараемся, — проговорил Вернон. — Мы очень постараемся, да, дорогая?

— Да… — прошептала Петунья.

— Помните, что от того, как вы реагируете, зависит ее состояние, — сказала миссис Грейнджер. — Наедине с собой можете хоть истерику устраивать, но с ребенком — улыбка, тепло и поддержка.

— Хорошо, мы поняли, — сказала взявшая себя в руки Петунья.

Все возвращалось. Десять лет они боялись смерти доченьки от рака, и вот теперь, когда опухоли больше нет, опять… Все надежды, все планы…

***

С улицы послышался веселый голос Гвен, что-то рассказывавшей Гефесту. Взрослые с надеждой посмотрели на дверь. Если девочка не плачет, а веселится, значит, не все так плохо, как они себе навоображали. Вот открылась входная дверь, в коридоре появились заснеженные, веселящиеся дети. Окинув внимательным взглядом гостиную и не найдя следы траура, Геф расслабился, пересаживая Гвен на стул.

— Ну чего ты, я и сама могу, — сказала улыбающаяся Гвен, когда мальчик начал ее раздевать.

— А я хочу вот так, неужели тебе жалко? — скорчил умильную рожицу, вызвавшую смех девочки, мальчик.

— Ла-а-адно, — протянула Гвен. — Тогда разоблачай мое высочество!

Петунья едва держалась, глядя на то, как мальчик раздевает ее доченьку, да так, что та сама не возражает, да с шутками, играя. Какая же сила духа у этого двенадцатилетнего мальчика, что уже перестал быть ребенком, взяв на себя ответственность за жизнь Гвен. Женщина просто замерла, пораженно глядя на разворачивающуюся сцену.

— Высочествам самим ходить нельзя, — заявил Геф, поднимая девочку на руки. — Потому что, а вдруг горошина?

— А что можно высочествам? — заинтересовалась девочка, будто не замечая никого вокруг.

— Высочествам можно все, кроме того, что вредно, а то попа болеть будет, — говорил улыбающийся мальчик.

— Не хочу, чтобы попа болела, — девочка поднесла пальчик к губам. — Значит… Буду послушной?

— Да, любимая, — мальчик нежно поцеловал носик девочки, отчего она смешно фыркнула.

— Дети, кушать будете? — спросила улыбающаяся от этой семейной картины миссис Грейнджер.

— Мы же будем кушать? — спросил Геф и, не дожидаясь ответа, кивнул. — Будем.

— А капризничать можно? — хитро улыбнулась Гвен.

— Только если пироженку не хочешь, — ответил мальчик.

— Ну-у-у-у, так нечестно, — протянула девочка.

— Честно-честно, — сказал мальчик. — Кто не кушает еду, тому не положено сладкое.

— А чуть-чуть можно? — жалобно спросила Гвен.

— Чуть-чуть можно, — прижал ее к себе Геф, отчего девочка замурлыкала.