Гусь Фриц

Но изредка дед просил его не выходить в гостиную, поиграть в дальней комнате. И даже позволял взять редких игрушечных солдатиков, дореволюционных, сделанных в единственном экземпляре под заказ для отпрыска богатой фамилии: когда-то из них можно было составить полную картину Бородинского сражения. Но пропали в Гражданскую – словно погибли на чужой войне – гвардейские лейб-егеря, павловские гренадеры, ахтырские гусары, французская Старая гвардия, артиллеристы и их пушки. Иные полки и бригады исчезли полностью, в иных сохранилось по две-три оловянные фигурки. Дед Константин десятилетия собирал разошедшихся по рукам солдатиков с узнаваемым клеймом мастера на подставке, не скупясь на цену или мену. И то, что он позволял Кириллу поиграть с бородинцами, – слишком широкий жест, – показывало, что он опасается гостя и потому теряет обычно присущую ему меру поступков.

Кирилл подглядывал через замочную скважину, его волновал странный гость, но тот умел оставаться незаметным; всегда вставал так, чтобы кто-то или что-то заслоняли его от Кирилла.

Деда навещали и другие неприметные визитеры: антиквары-перекупщики, тайные дельцы. Однако особый гость был не из их числа: он был темной тенью, нависавшей над другими людьми. Лишь однажды Кирилл разглядел его лицо, показавшееся странно знакомым. И он узнал неведомого гостя – он всегда был рядом, в доме.

На широком столе деда Константина стояли старинные каминные часы, накрытые овальным стеклянным колпаком. Часы изображали утес; по бронзовым склонам мчались серебряные распаленные гончие, от них убегали золотые легконогие косули; ни один пес не мог догнать свою жертву. Но наверху, на плоской вершине, стоял золотой егерь в кафтане и треуголке. В опущенной левой руке он держал охотничий рожок, а в вытянутой правой – мертвую серебряную птицу.

Дед Константин купил эти часы через три года после того, как Кирилл испытал свой самый глубокий в жизни страх, видел безумие Старшины, убивающего гусей. Дед с гордостью показал ему часы; в полдень и в полночь раздавался бой, егерь опускал руку с птицей вниз, поднимал рожок и трубил в него.

Кирилл помертвел тогда, а деду казалось, что внук поражен чудом механики. Он боялся подходить к часам, думал, что егерь следит за ним, знает, что случилось летом на даче; и когда странный дедов гость однажды показал лицо, Кирилл узнал его: лицо того самого бронзового ловчего из часов, торжествующего охотника. Оно чудилось ему потом в любом домашнем стекле: в окошке буфета, графине, бутыли, стакане. Старшина, Гость и егерь слились в одну фигуру, и Кирилл поражался, что дед не понимает, не видит, кого он поставил к себе на стол, кто все время смотрит на него, держа в руке убитого гуся.

Потом, десятилетия спустя, Кирилл опознал дедова гостя во второй раз, нашел его фото в книге об истории спецслужб СССР. Подполковник государственной безопасности, служивший в СМЕРШ, потом полковник, генерал-майор, переживший все чистки и аппаратные войны; ушедший из системы только вместе с разжалованным Серовым.

Тогда Кирилл и догадался, что произошло с дедом Константином в сорок пятом, как он перескочил карьерные ступеньки. Кого-то заинтересовала его маленькая группа, его задержали военные контрразведчики. Во время допроса он рассказал, чем занимается, – и его забрали у прежнего покровителя, дали больше полномочий, больше людей, чтобы он работал на нового хозяина.

Тогда дед и познакомился с бабушкой Каролиной – к отряду прикомандировали переводчицу Швердт, наполовину немку, дочь врага народа, сестру дезертира; ту, что жива только попущением органов и потому будет молчать. Ее, вероятно, взяли на службу именно для таких дел; иначе Кирилл не мог объяснить, как с ее биографией она оказалась в военных переводчиках, пусть и не служила собственно на фронте.

Кирилл понимал, почему бабушка Каролина вышла замуж за деда. Она, по меркам времени – давно перестарок, потеряла в войну всех родных – и приобрела вдруг новую фамилию, ушла от проклятия Швердтов. Но почему дед Константин женился на дочери репрессированного и сестре расстрелянных?

Любовь? Но дед не любил бабушку. Порой Кириллу казалось, что он, антиквар, взял ее, «бывшую», в свою коллекцию как предмет старины, самый ценный в его собрании; ее присутствие в доме, ее роль хозяйки оживляли антики.