Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Дорогой Гонелль, я много пишу о том, что не надобно стремиться к славе, так как ты в своем письме сказал, что не следует унижать глубокий и в то же время возвышенный характер Маргариты. В этом я совершенно с тобой, мой Гонелль, согласен. Но мне кажется, не сомневаюсь, что и тебе тоже: благородные свойства души унижает тот, кто приучает восхищаться пустым и низким. Напротив, всякий, кто зовет к достоинству и к истинному добру, одобряет их; это делает всякий, кто размышляет о высоком, с презрением взирает на тени добра, которые почти все смертные, не ведая об истине, жадно ловят взамен истинного добра. Поэтому полагаю, дражайший Го нелль, нам надобно идти по этому пути. Я часто просил не только тебя – потому что знаю, что из-за твоей исключительной преданности моей семье ты сделаешь это по собственной воле, – просил не только свою жену, которую побуждает к этому много раз доказанная, поистине материнская любовь, но просто всех своих друзей я просил, чтобы они постоянно предостерегали моих детей избегать пропастей гордыни и высокомерия и побуждали вступить на путь скромности и не соблазняться видом золота, не вздыхать по поводу того, что у них нет чего-то, чем они по ошибке восхищаются у других, не гордиться от приобретения внешнего блеска и не страдать от потери его, не пренебрегать красотой, данной от природы, и не усиливать ее ухищрениями искусства, считать, что среди всех благ добродетель стоит на первом месте, а ученость – на втором. Прежде всего их надобно выучить благочестию по отношению к Богу, милосердию – по отношению ко всем людям, а по отношению к самим себе – скромности и христианскому смирению. В таком случае Бог их вознаградит, и в ожидании этого смерть им не будет страшна; кроме того, обладая подлинной радостью, они не станут чваниться от пустых людских похвал или падать духом от злословия. Вот что такое, по моему мнению, истинные и подлинные плоды учености; я думаю, ими обладают не все просвещенные люди, но те, которые посвятили себя им с таким намерением, я полагаю, легко справятся со всем и достигнут совершенства. Я не думаю, что для жатвы важно, кто сеял: мужчина или женщина. И тех и других, если называются они людьми, по самой их природе от животных отличает разум. И те и другие, говорю я, одинаково способны овладеть науками, которые развивают разум; если сеять семена добрых наставлений, то вырастут и плоды, подобно тому как это бывает на пашне. Если женщины по собственной их природе плохи и скорее способны породить чертополох, чем какой-нибудь иной плод (на этом основании многие удерживают женщин от занятий науками), то я, напротив, считаю, что тогда надобно с еще большим усердием развивать их ум благородными науками и занятиями, дабы трудом исправить этот природный недостаток. Так считали и древние мужи – люди не только в высшей степени мудрые, но и добродетельные. Не говоря об остальных, Иероним и Августин не только увещевали знатнейших матрон и благороднейших девиц, чтобы они занимались науками, но и, чтобы облегчить им это, даже старательно разъясняли им темный смысл Писания, писали нежным девушкам письма, полные столь великой учености, что в наше время старые люди, называющие себя докторами богословия, едва в состоянии хорошенько прочитать их и еще менее того понять.

Будь добр, просвещеннейший Гонелль, позаботься, чтобы мои дочурки изучили эти сочинения святых мужей. Из них они лучше всего узнают, как надобно наметить цель своих занятий, и поймут, что плод их трудов состоит в свидетельствовании Божием и в чистой совести. Так и получится, что обретут они мир и покой, не будет их волновать хвала льстецов, не подействуют на них укусы невежественных насмешников над науками. Но я уже слышу, как ты кричишь мне, что хоть эти наставления и правильны, но из-за нежного своего возраста мои дочери не в состоянии их уразуметь! Где и когда ты сыщешь какого-нибудь преуспевающего в науках человека преклонного возраста, дух которого был бы настолько тверд и стоек, чтобы нисколько не щекотал его зуд славы?!