Гуляйполе

И на этих же землях набирало силу (пока скрытую) недовольство большинства, оставшегося в бедности и даже в нищете. Разрыв между нищетой и богатством становился огромным, а главное, слишком очевидным на фоне жизни новых миллионщиков, которая протекала тут же, рядом. Виллы и поместья, парки для «благородных» возникали с быстротой, опережавшей даже рост заводов.

Главным источником социального разрыва послужило, как ни странно, относительное благополучие края. Здесь не голодали, как в Центральной России. Кусок хлеба был обеспечен всем. И ходили не в лаптях, а в сапогах. Хотя бы и в грубых, юфтевых. Кожи здесь было больше, чем лыка.

И прирост населения оказался куда выше, чем в остальных губерниях. Семьи с пятью детьми считались малыми. Десять – двенадцать отпрысков – явление обычное. Народ кругом верующий или по меньшей мере блюдущий традиции. Что немецкий «сектант», что старовер, уважали завет: «Плодитесь и размножайтесь». В еврейских поселениях, где почитали предписания Пятикнижия Моисеева, встречались семьи и с двадцатью детками…

Участки делились и делились. В огромном крае постепенно возникало малоземелье. Даже тем, кто владел приличным участком, трудно было тягаться с кулаком-арендатором, использующим машины (сеялки, молотилки и прочее), наемных рабочих, смены лошадей, богатые удобрения. И тем более с помещиком-латифундистом. Огромные профилированные имения переходили на самые современные способы ведения хозяйства. Они давали изрядное количество товарного, на пропитание всей страны и на вывоз, дешевого хлеба, молока, масла, шерсти, каракуля. Державе они были крайне нужны и выгодны. Экономически. А вот в социальной сфере… Тут, на перепаде теплого и холодного фронтов, зарождались бураны и смерчи. Резкий социальный раскол. Но кто об этом думал?

Кулаки, владельцы шахт, рудников, заводов, помещики-латифундисты платили своим работникам по минимуму, выигрывая в жестокой конкурентной борьбе за счет дешевизны людского труда. Да и что такое «мало» или «много»? Жизнь в Новороссии была очень дешевой, но когда в семье пятнадцать ртов, всегда «мало».

Учителя ропщут, жалуются на бедность. Свое недовольство державой, «гнилым царизмом» они не могут скрыть от сметливых крестьянских детей.

Рабочий день на шахтах, под землей – четырнадцать часов и более. С одним выходным в неделю. Конечно, владельцы открывали театры, бесплатные библиотеки, больницы. Да и платили неплохо. Но к тридцати годам шахтер – больной и изработавшийся человек. Если не полный инвалид. В горячих цехах вовсю трудились подростки. Они получали втрое меньше взрослых, а норма выработки была почти такой же.

Недовольны были даже аристократы черного труда – машинисты, мастера, краснодеревщики, модельщики, лекальщики. Они могли прокормить семью, состоящую из дюжины человек, но не были в состоянии дать детям образование, помочь им выйти в люди. Латифундисты, успешно завоевавшие европейский сельхозрынок, ввели такие же строгости, как и у заводчиков. Шестнадцатичасовый рабочий день. И штрафы за малейшие нарушения. А куда денешься? Кругом подпирает народец, ищущий хоть какой-никакой работенки. Да и свои дети нуждаются в работе. Для справки: за двадцать лет царствования Николая Второго население России выросло почти на пятьдесят миллионов человек. Прирост составлял два с половиной миллиона в год. Россия молодела.

А страна с избытком молодежи, желающей, но не имеющей возможности получить достойное образование и приличный заработок, обречена на революционное брожение. Если же вооружить молодых людей – то на неизбежную революцию. А вооружает, как известно, война. Только, увы, это не было ведомо монарху и его окружению.

В России, переполненной ищущей своего места в жизни молодежью, пока лишь брожение. Робкие «факелы» в помещичьих усадьбах. Маевки с громкими зажигательными речами и тихими, шепотом, вопросами о револьверах и берданках. В Новороссии до поры вроде было совсем глухо. Все-таки от голода никто не мучился. Но что-то зрело, что-то зрело! Память о предках-бунтарях была еще жива в сердцах народа.

Вот ведь незадача: и жить невмоготу, и потрясти Россию боязно. Ещё в старину казацкие старшины, поначалу поддерживавшие восстания, вскоре, должно быть, осознали гибельность бунта. Потому и застрелили Булавина, выдали Разина и Емельяна Пугачева.

А если опять попробовать?