Группа крови: повесть, рассказы и заметки

Западные люди, разумные и потому более или менее предсказуемые, замечают проявления фундаментальных закономерностей мирового устройства во всем. Их жизнь идет в соответствии с их представлениями о ней. Они заранее, до всего приготовились ко всему. Если же они выказывают изумление текущими событиями, то можете быть уверены: у них наверняка есть альтернатива реальности.

Зачем им все это – и то, что есть, и то, что может быть? А затем, что одно им выгодно, а другое еще выгодней.

А как же нам жить? Если мы не будем изумляться собственной жизни, она прекратится – в ней нет никакого смысла, кроме как в источнике удивления.

Летят дни за днями, и все, что происходит, утверждает меня в вере: наша безумная, бессмысленная, удивительная жизнь дана нам именно для удивления, и больше ни для чего.

Писал, писал – и задремал.

Значит, нервы отпустило.

В молодости – насколько помню – снов не видел. Почти не видел, но зато те, что видел, повторялись. Таких было три, или четыре, или пять, без деталей я их и сейчас помню.

Первым вспоминается вот какой: передо мной тяжелый колесный тягач, четырехосный, вроде тех, на которых до сих пор возят по парадной брусчатке огромные, так называемые стратегические баллистические ракеты. Тягач стоит посреди какой-то пустой асфальтовой площадки, вокруг ни предметов других, кроме этой жуткой, надвигающейся на меня, хотя неподвижной, железины, ни людей, кроме меня. Однако я знаю, что тягач только один из колонны, которая рычит где-то поблизости, готовая проехать по мне, а люди толпятся за пределами моей видимости, и до меня доносятся их голоса… На спине тягача лежит сама ракета, гигантский не то карандаш, не то сигара. Однако сравнение с сигарой мне кажется слишком экзотическим – насчет инженерных способностей у меня слабо, зато слова подбираю точно даже во сне… И карандаш – неточно, ракета не граненая.

Вот тут во сне – да и наяву, насколько я помню, – всплывает метафора подавленная, но живучая. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять, какая. Мне двадцать два года, я только что получил диплом университетского мехмата, а за полгода до этого женился по отчаянной любви, точнее подталкиваемый не смиряемой никакими силами чувственностью, передо мной лежит гигантский обтекаемый предмет, и вот он начинает подниматься, медленно поднимают домкраты с подвижного старта межконтинентальную баллистическую ракету, «изделие 8К – не помню, какое», разработанное конструкторским бюро Михаила Янгеля. В КаБэ это меня приняли на работу по блату, в каких-то незначительных расчетах этой разработки я участвовал, и мне снился этот медленно поднимающийся титановый фаллос, и я теснее прижимался к своей первой жене…

В расчетах была постыдная, но, к счастью, никем и никогда не замеченная ошибка.

С той женой мы развелись сорок два года назад.

Но до сих пор мне иногда снится подготовка к испытательному старту.

Другие постоянно повторяющиеся сны не так индивидуальны. Обычный набор: публичное появление в непристойном виде, что говорит о неуверенности в себе; бумажник, полный рваной бумагой, что грозит не инфляцией, как вы подумали, а страхом бедности; человек, о котором в последнее время я постоянно думаю, знаю, что предает, а отказаться не могу, и все в этом же роде.

К старости сны стал видеть почти каждую ночь – нервы износились. И теперь сны тоже почти не отличаются от яви, только короче и ярче.

Короче потому, что времени осталось мало.

А ярче, потому что короче.

Раньше я посмеивался над примитивно романтическими представлениями о так называемом творчестве. Пример: ученому (неизвестной специализации) во сне открывается решение проблемы (не важно, какой именно), которое ищет весь мир. Ученый вскакивает и прямо в ночной рубашке (а чтобы еще смешнее, и в ночном колпаке) бросается к письменному столу и покрывает бумагу бесконечными формулами. Следующий эпизод – тот же идиот, но уже во фраке, получает Нобелевскую премию… Главное – колпак и фрак.

А теперь я уже не иронизирую. Многие вещи, прежде представлявшиеся комичными, примитивными, даже пошлыми, со временем открылись как весьма и весьма серьезные. Вот лежу, дремлю – не в колпаке, но дремлю… И тут приходит любопытнейшее соображение, однако же я не вскакиваю, не кидаюсь к письменному столу, чтобы записать, – авось утром зафиксирую.

А утром-то оказывается, что все забыл. Хоть убей, не помню.

Хуже там, где мы есть

«…лучше жить в провинции, у моря…»

Заезженные цитаты тем хороши, что им можно придавать все новые и новые смыслы – на них стоит клеймо общей принадлежности.