Словом, как это от веку водилось в европейских гостиницах и даже сейчас кое-где не вывелось, в тумбочке рядом с гостиничной необъяснимо широкой кроватью лежала Библия. Русский перевод! То есть соответственно постояльцу – вот гостеприимство! Не карманного, но вполне удобного формата, помещающаяся в меньшее отделение сумки совершенно незаметно. В едва ли не шелком обтянутом твердом переплете с едва ли не золотым тиснением – Святая Библия.
Спросят – да, везу, подарили коллеги, я, между прочим, историк, кандидат, извините, наук, мне по работе надо иметь.
А не спросят – и будет дома Книга. В твердом переплете.
Но в первый вечер совать Книгу в сумку не стал.
Взял в постель, почитать перед сном.
Просто так.
Нельзя сказать, что раньше не читал.
Но и нельзя сказать, что читал.
Содержание, конечно, знал в общих чертах, но как-то так, из воздуха.
Открыл на середине – и только утром закрыл, когда уже было пора принимать душ к завтраку. В голове шумело, не то от давления, не то от непривычных мыслей. Пересказывать все, что Юрий Ильич передумал в ту ночь и продолжал думать утром, никакого времени не хватит, скажем только, что получалось «в сухом остатке», как любил говорить вышеупомянутый академик, будто Юрий Ильич Шорников страшный грешник, страшней не бывает, гореть ему в адском пламени, и пусть еще спасибо скажет, что не придумано для таких, как он, ничего пострашнее ада. Выходило, что все заповеди, сколько их ни есть, он нарушал злостно и постоянно. К примеру, ближних своих не то что не любил, как самого себя, но многих вообще терпеть не мог, да и себя тоже не больно жаловал.
Тут надобно сообщить для полноты картины, что полгода назад покрестился он в православную веру. Прежде ни к какой религии не принадлежал, будучи ребенком партийных родителей, а теперь стало как-то неудобно, вот он и пошел в православные. Все ж естественней, чем, например, в кришнаиты, зимой поражавшие публику синими голыми ногами из-под оранжевого облачения, или не дай Бог, в пятидесятники…
И в качестве начинающего верующего Юрий Ильич переживал прочитанное особенно глубоко. Он стоял под душем, не замечая текущей по его телу воды, не замечая текущего времени, не замечая ничего.
Результатом его размышлений стал вот какой поступок: он вышел из-под душа, вытерся и голый, как праотец наш Адам, пошел к постели, взял оставленную там Книгу и вернул ее в ящик прикроватной тумбочки. А на ни в чем не повинную сумку посмотрел с осуждением и даже отвращением.
День прошел незаметно. Шорников уже совершенно не слушал выступавших, мысленно выдвигая один за другим аргументы против категорического запрета «не укр
Вечером, вернувшись слегка перевозбужденным после очередного дружеского ужина (оплаченного муниципалитетом, плюс две «Русские демократические» из общественного фонда), он еще в лифте подверг полностью разрушительному логическому анализу все заповеди за исключением запрета убивать. Насчет прелюбодеяния вышло особенно убедительно, потому что иначе пришлось бы расстаться с близкой подругой, а она ни в чем не виновата… Ну и главное – с Книгой решилось: не раскрывая, он переложил ее из тумбочки в сумку.
То есть не сразу в сумку, а взял опять почитать перед сном.
И читал снова до рассвета.
И посреди чтения заплакал, и нельзя сказать, что это просто хмель дружеского ужина выходил – не без этого, но не только.
А на рассвете положил Книгу опять не в сумку, а на место, в ящик тумбочки…
Гостиница у них была заказана на три ночи, до полудня четвертого дня. Так что в одиннадцать, по местному времени, утра этого последнего дня Юрий Ильич Шорников стоял у стойки рецепции с целью расплатиться за дополнительные, не предусмотренные принимающей стороной услуги. Ну международный телефон, бутылочку-другую из мини-бара… Однако это он просто для порядка подошел к рецепции, потому что по международному он не звонил и, тем более, из мини-бара ничего не брал. Не до того было: Книгу читал.
И возле рецепции произошло поэтому вот что: молодой человек, похожий на нашего кавказца, а на самом деле наверняка их араб или другой какой-нибудь приезжий – они уже были тогда, но не в таких количествах, как теперь, и мирно работали вот, например, в рецепции – этот молодой человек обратился к Шорникову на очень плохом английском, хуже, чем у самого Шорникова, и поэтому совершенно понятном.
– Зе Холи Байбл, – сказал он, – ю мэй тэйк ит фри, тэйк ит фри…
И молодой человек показал на сумку Юрия Ильича, стоявшую на полу в порядочном отдалении.
Вот, собственно, и все. Такое обслуживание в номерах.
Как-то не верится, что у них уже тогда были в каждой комнате скрытые телекамеры.
Но если не было таких камер, то как же получилось?..