– Прости меня за тот случай, – он меня не понял и продолжал о своем. – Прости. Я сам себе этого никогда не прощу, но ты – прости. Мне будет хоть немного легче.
Я почти поднялась, чтобы уйти, но его взгляд остановил меня.
– Поехали домой.
– Уотербери – мой дом.
– Неужели ты помирилась с матерью?
– Послушай. Отец. Слушай. Ты ничего не знаешь.
Каждое слово давалось мне с трудом.
– О да, дети всегда так говорят. Особенно повзрослевшие.
– Я давно с ними не живу.
– В смысле?
Я не ответила. Мне просто не хотелось. Он не заслуживает, чтобы я сидела и пересказывала ему в течение нескольких часов, сколько всего успело со мною тут случиться и как сложилась моя жизнь. Я взглянула за окно, увидела Гектора, и мне стало легче.
– Уезжай, – просто сказала я вместо всего того, что собиралась сказать.
Напротив меня сидел чужой человек. Он осматривал свою дочь с недоумением.
– Сара, я лечился, и все это всерьез.
– Если ты себя никогда не простишь, то с чего ты взял, что я могу это сделать?
– Я долгое время был в изоляции от мира, – продолжал отец, словно и не заметил моих слов.
– И теперь я должна вернуться в Солт-Лейк-Сити? Потому что ты больше не пьешь? А твои друзья? Они тоже не пьют? Они лечились? В соседних с тобою палатах?
– Они мне больше не друзья, – с нажимом заявил отец.
И тут я поняла, что меня вот-вот прорвет, и яд польется из меня наружу.
– Ты валялся в отключке, совершенно пьяный. И ничего не мог сделать, чтобы меня защитить. Мне пришлось самой с ними справляться, – зачем-то напомнила я, хотя не собиралась вспоминать тот вечер детально и мучить нас обоих этим воспоминанием. В особенности его.
– Не надо.
– Нет. Надо. Еще бы чуть-чуть, и они… они могли делать со мной, что угодно. Покалечить. Убить. А ты бы даже не проснулся там, в своем кресле на первом этаже. Заваленный чипсами. Залитый пивом. Как ты можешь звать меня обратно? Как ты смеешь?
– Сара, мне жаль. Мне очень жаль. Но так вышло. Я хочу забыть прошлое. Ведь ничего действительно ужасного не случилось.
Это вывело меня из себя, но я промолчала.
– Так где ты живешь? Почему не у Гвен и Патрика?
– Патрик – ублюдок. Он угрожал мне рукоприкладством. И я сбежала оттуда. Но, судя по твоей логике, ничего ведь не случилось. Я могла бы оставаться жить у них. И тогда бы Патрик вволю порезвился со мной.
– Что ты имеешь в виду? – отец побледнел.
– Гвен ничего не знает. Она считает его безобидным. А меня лгуньей.
– Патрик угрожал тебе побоями?
– Послушай, почему бы тебе просто не вернуться в Солт-Лейк-Сити? – издевалась я.
– Сара!
Я нарочито беззаботно отпила лимонада и вновь глянула наружу. Гектор смотрел на нас прямо, даже не скрывая своего интереса. Его взгляд настаивал на том, чтобы я сейчас же пришла к нему.
– Я больше с ними не живу. Но ты не мог и задуматься над тем, что моя жизнь здесь сложилась иначе, чем ты предполагал. И мне, как всегда, пришлось справиться со всем самой. Никого не оказалось рядом.
– Сара, зачем ты так?
– Пап, я рада, что ты больше не пьешь. Но уезжай домой.
– Тебе не нужна моя помощь? Деньги? Где ты живешь?
Я, конечно, не горела желанием отвечать на все эти вопросы, будь их хоть десяток. Я просто хотела, чтобы он встал и уехал.
– Я очень тебя люблю, – сказал он и опустил глаза.
– Пап… У меня тут все в порядке. Правда. Мне не нужна помощь. Честно говоря, я привыкла обходиться без нее. Так уж вы меня с Гвен воспитали.
– Ты испытываешь какие-нибудь трудности? Я могу помочь тебе материально?
– Я останусь в Уотербери, – заявила я, как обычно игнорируя его вопросы. Как ни странно, сейчас его это не раздражало.
И тут к столику подошли дети. Мальчик и девочка. Их лица сразу показались мне знакомыми, но я не успела сориентироваться. Они по очереди дали мне двух журавликов, сделанных из разноцветных салфеток. Я не понимала, что происходит, пока мальчик не заговорил.
– Здравствуйте! Вы ведь та самая Сара Фрай?
И тут я его узнала. Точнее, я узнала их обоих. Хотя сейчас их лица были чистыми и сияли детским восторгом.
– О, господи, – только и сказала я.
Их мать приветливо помахала мне из-за столика в углу. Я кивнула ей в ответ.
– Ваше лицо зажило, и теперь вы снова красивая, – сказала девочка.
У нее были забавные светлые кудряшки над ушами и на висках. И милые голубые глаза, как и у всех детей ее возраста. В тот вечер я всего этого не успела заметить.
– О чем это они говорят? – насторожился отец.
Теперь он действительно понял, что многого не знает. Но дети на него не реагировали. Они видели только меня. Они смотрели на меня, как на единственного своего героя. Будто я сошла с обложки комиксов. Я не знала, что и сказать, а потому просто улыбалась им. Затем встала из-за стола, села на корточки, обняла детей и прижала к себе, как родных. Их хрупкие тельца, спасенные мною из огня, доверчиво прильнули ко мне.
– Спасибо вам большое, – это снова мальчик, – что не испугались и вытащили нас.
После аварии я их так и не увидела. Только их отец приходил ко мне с корзинкой. А потом я сбежала из больницы. Но их мать знала, как я выгляжу. Спасибо новостным репортажам.
– Откуда вытащили? – спросил отец.