Грозный эмир

Благородная Тереза второго мужа и любила, и ненавидела одновременно. Пока он изменял ей от избытка сил, она молчала, но связь Гуго с Мелисиндой явилась той последней каплей, которая переполнила чашу ее терпения. Барон де Сабаль не скрыл от жены, что влюблен. Свой брак с Терезой он считал сделкой, а потому откровенно делился с ней своими мыслями. Баронессу Гуго, безусловно, уважал, но полагал, что имеет право на чувство, если оно не затрагивает материальные интересы супруги. Ему, похоже, и в голову не приходило, что и Тереза способна любить, не менее страстно, чем он сам. К сожалению, предметом страсти баронессы, уже перешагнувшей тридцатилетний рубеж, стал собственный муж, рыжий негодяй с зеленными наивными глазами. Их брак был скоропалительным и диктовался не чувствами, а политическими интересами. Что, однако, не помешало Терезе влюбиться в собственного мужа в первую же ночь их знакомства. Баронесса де Сабаль надеялась, что хотя бы во втором браке обретет то, к чему так стремилась ее душа. И поначалу Терезе почудилось, что все ее желания сбылись. Благородный Гуго оказался заботливым мужем, он отнюдь не чурался своей жены, едва ли не каждую ночь выполняя супружеский долг. Тем большим было разочарование Терезы. Однажды она пережила нечто подобное, но тогда любовник бросил ее ради жены. Благородный Танкред заплатил страшную цену за обман, однако теперь, по прошествии многих лет, Тереза почти не жалела, что стала, пусть и не по доброй воле, соучастницей его убийства. Шесть лет одиночества стали платой за преступление. Она полагала, что искупила свой невольный грех, но Бог или дьявол в очередной раз посмеялся над ней. Любовь к благородному Гуго стремительно перерастала в ненависть. Тереза не собиралась делить его ни с кем. Тем более с кривлякой Мелисиндой, которую в Иерусалиме совершенно справедливо называли шлюхой.

Благородный Гуго, озабоченный собственными проблемами, не обращал внимания на паутину, плетущуюся вокруг него. А между тем Терезе многое удалось за последние месяцы. Она перетянула на свою сторону почти всех сержантов, находящихся в цитадели, благо они были нурманами и еще совсем недавно преданно служили Рожеру Анжерскому. Конечно, у Гуго имелись свои сержанты, но большинство из них проживали постоянно в замке Сабаль, вдали от шумной Латтакии. Барон часто пребывал в отлучке, а потому городом управляла его жена, постепенно подчинившая себе всех местных чиновников. Портовые пошлины приносили немалую прибыль, но Гуго ни разу даже не поинтересовался, куда Тереза тратит деньги. Барон де Сабаль был богат настолько, что даже не замечал золота, текущего мимо его казны. В последнее время Тереза увлеклась перестройкой паласа и укреплением наружных стен цитадели. Ей мнилось, что муж, наконец, оценит ее труды, но Гуго не заметил прилагаемых ею усилий по обустройству семейного гнезда. Увы, их брак оказался бездетным, и, возможно, именно это обстоятельство подвигло барона на поиск развлечений на стороне. Он никогда не заговаривал с Терезой о детях, но не смог скрыть от жены своей радости по поводу беременности Мелисинды. Оказывается, этот негодяй мечтал о сыне, а то, что ребенок окажется бастардом, его не волновало вовсе.

Эти небольшие апартаменты, обшитые ливанским кедром, Тереза с самого начала предназначала для тайных встреч. Отнюдь не любовных. Просто баронессе не хотелось, чтобы ее озабоченные делами посетители мозолили благородному Гуго глаза. Сын графа Вермондуа терпеть не мог торгашей и однажды в приступе гнева приказал не пускать их на порог дворца. Впрочем, нынешний гость баронессы не был купцом, хотя покроем одежды ничем не отличался от мирных латтакских обывателей.

– Они готовятся к войне, – сказала Тереза, указывая гостю на кресло. – Думаю, благородному Боэмунду интересно будет узнать, что Владислав де Русильон именно его подозревает в убийстве своего отца. Барон де Сабаль собирается завтра поутру отплыть в Джебайл. Надо полагать, Венцелин фон Рюстов не откажет в помощи сыну своего старого друга.

– Мы должны предотвратить войну во что бы то ни стало, – тихо произнес гость.

– Я придерживаюсь того же мнения, Никодим, – кивнула баронесса. – Кстати, пленные рассказали благородному Владиславу о неком старом византийце, участвовавшем в убийстве его отца. Если это был ты, нотарий, то тебе не следует попадаться на глаза сыновьям коннетабля.

– Я уцелел чудом, – вздохнул Никодим. – Они истребили почти всех сельджуков, но нам с беком Сартаком удалось уйти. Впрочем, дело свое мы сделали.

– Ты связался с эпархом Киликии?

– Византийский флот войдет в порт Латтакии через два-три дня.

– Значит, я могу рассчитывать на покровительство басилевса Иоанна? – спросила Тереза.

– Можешь, баронесса, – подтвердил гость и протянул хозяйке свернутый в трубочку пергамент: – Это письмо императора, предназначенное только тебе.

Тереза пробежала глазами лист, исписанный крупным почерком уверенного в себе человека, полюбовалась замысловатой печатью и удовлетворенно кивнула головой.