Грозные царицы

Прежде чем шагнуть в неизвестность, она встала на колени перед иконами и дала обет в случае успеха отменить во всей России смертную казнь. В соседней комнате ее сторонники, собравшись вокруг Алексея Разумовского, негодовали из-за этой задержки. Не пожелает ли Елизавета снова переменить мнение? Не в силах больше терпеть, Ла Шетарди отправился в свое посольство. А когда на пороге спальни показалась смертельно бледная, но прямая и надменная царевна, Арман Лесток вложил ей в руки серебряный крест, произнес несколько ободряющих слов и надел ей на шею ленту ордена Святой Екатерины. Затем – подтолкнул Елизавету к выходу. Сани уже ждали у подъезда. Елизавета уселась в них рядом с Лестоком; Алексей Разумовский и Салтыков устроились в других санях, а Воронцов и Шувалов поехали верхом. За ними двигался Грюнштейн во главе десятка гренадеров. Вся компания глубокой ночью приблизилась к казармам Преображенского полка. Воспользовавшись короткой передышкой у французского посольства, Елизавета хотела найти своего «сообщника» Ла Шетарди, чтобы предупредить его о том, что близится развязка. Но секретарь сообщил, что Его Светлости нет на месте. Догадавшись, что это дипломатическое отсутствие, чья цель – обелить посланника в случае провала, царевна не стала настаивать и удовольствовалась тем, что попросила атташе посольства передать Ла Шетарди: она-де «идет за славой под эгидой Франции». И тем больше ее заслуга высказать это громко и ясно, что французское правительство недавно отказалось дать ей две тысячи рублей, которые она просила при посредничестве Ла Шетарди.

Когда заговорщики прибыли к казармам, у них произошла стычка с часовым: его не успели предупредить, и он из лучших побуждений поднял тревогу. Быстрый как молния Лесток одним взмахом кинжала пропорол барабан, а гвардейцы Грюнштейна кинулись в казарму – известить товарищей о патриотическом действии, которого от них ждут. Офицеры, расквартированные в городе, неподалеку от казарм, были также подняты по тревоге. В течение нескольких минут образовалось воинское соединение из многих сотен человек, и вот уже – «Оружие – к ноге!» – все они выстроились во дворе казармы. Собравшись с духом, Елизавета вылезла из саней и обратилась к солдатам ласково-повелительным тоном. Речь она подготовила заранее.

– Узнаете ли вы меня? Знаете ли, чья я дочь?

– Да, матушка, – ответили хором солдаты, встав по стойке «смирно».

– Меня хотят заточить в монастырь. Хотите ли вы следовать за мной, чтобы помешать этому?

– Мы готовы, матушка! Мы их всех поубиваем!

– Если вы еще раз заговорите об убийстве, я уйду! Я не хочу ничьей смерти!

Этот благородный ответ привел гвардейцев в растерянность.

Как можно требовать от них, чтобы они дрались и при этом щадили врага? Может быть, царевна не так уж и уверена в своем праве, может быть, они насчет нее выдумали лишнего? Елизавета, поняв, что терпимостью может разочаровать солдат, подняла серебряный крест, полученный от Лестока, и воскликнула: «Клянусь умереть за вас! Поклянитесь и вы, что сделаете это ради меня, но – не проливая крови понапрасну!» Вот это обещание гвардейцы дать могли, ничего не опасаясь. Они громовыми голосами принесли присягу и стали по очереди подходить целовать крест, который Елизавета протягивала каждому, как священник в церкви. Уверенная, что теперь все складывается в ее пользу, царевна окинула взглядом выстроившийся перед нею полк, глубоко вздохнула и произнесла голосом пророчицы: «Так пойдемте же с мыслью о том, что делаем нашу родину счастливой!» Затем она снова уселась в сани, и лошади тронулись с места.

Три сотни примолкших солдат следили взглядами за тем, как их матушка удаляется по пустынному в этот час Невскому проспекту в направлении Зимнего дворца. На Адмиралтейской площади Елизавету охватил страх: а вдруг такое большое движение на дороге и ржание лошадей привлекут внимание часового или тех горожан, которые страдают бессонницей? Выйдя из саней, она решила продолжить путь пешком, но ботинки ее тонули в глубоком снегу. Она пошатнулась. Два гренадера поспешили ей на помощь, подняли ее на руки и донесли до дворца. Прибыв на место, восемь человек из эскорта, откомандированные Лестоком, с решительным видом приблизились, назвали пароль, который им заранее открыл сообщник, и разоружили четверых часовых, стоявших у входа. Офицер, командовавший отрядом охраны, прокричал: «На караул!»[50] («К оружию!»). Гренадер наставил на него штык, показывая, что при малейшем признаке сопротивления распорет ему грудь. Но Елизавета отвела оружие тыльной стороной ладони, и этот жест милосердия еще увеличил симпатию к ней всего подразделения, которому было поручено обеспечивать безопасность дворца.