Гротеск

В тот вечер мне позвонили сразу три человека. Небывалый случай для нашего дома. Дед все еще занимался своим «подсобным бизнесом», но снабжавшая его заказами страховщица предпочитала приходить по делам лично. Мне тоже подруги никогда не звонили.

Первый раз телефон затрещал, когда мы с дедом смотрели по телевизору сериал «Завой на солнце!».[28] Дед вскочил с места и споткнулся об электрообогреватель. Потом уже я сообразила, что он дожидался звонка от матери Мицуру. Но тогда, увидев, как дед рванул к телефону, я не удержалась от смеха.

— Кхе-кхе! Алло! — выдавил он из себя, булькая горлом, и тут же застыл в позе напряженного внимания. Дед был хоть и аферист, но совесть у него еще оставалась.

— Большое вам спасибо… Занимается? Да ну, куда там… Надо бы, конечно, но разве ее от телевизора оттащишь. Что вы говорите? Заходила к вам… Спасибо, спасибо. По телефону звонила… за границу?.. Нет, мне ничего не говорила, я не в курсе.

Деда понесло. Никто его за язык не тянул, чего он разболтался? А кланяться-то зачем по телефону? Блюдолиз! Мать была такая же — угодливая без нужды. Надо же, друг на друга совсем не похожи, а натура одинаковая, думала я, холодно наблюдая за дедом. Он стал мне безразличен, с тех пор как закрутил любовь с матерью Мицуру. К концу разговора деда прошиб холодный пот — лоб покрылся испариной. Он протянул трубку мне.

— Зачем ты ляпнул, что я сижу у телевизора? У нас же экзамены на следующей неделе!

То была мать Кадзуэ. Мамаша с рыбьим лицом. Представив их серый, безликий дом, я сухо поздоровалась. «Давай спрашивай, не тяни», — послышался в трубке сдавленный мужской голос. Палаша! Стоит рядом и весь кипит от злости. Отлично! Попались на мою удочку, несчастные! Теперь можно расквитаться за унижение, которое я испытала у них в день, когда узнала о смерти матери. За то, что они смотрели на меня как на жалкую куклу, замену Мицуру. За предупреждение, что я не должна больше приближаться к их дочке. За деньги, которые с меня потребовали за телефонный звонок. Я должна отплатить им по полной.

— Мы хотим знать, что в последнее время происходит с нашей дочерью? Тебе ничего не кажется? — запинаясь от волнения, спросила мать Кадзуэ.

— Трудно сказать. Тем более что мне было сказано, чтобы я с ней не общалась. Я не знаю.

— Что ты говоришь? В первый раз об этом слышу.

Мои слова ее смутили. И тут инициативу перехватил ее супруг. Он явно не собирался разводить антимонии, говорил резко, заносчиво.

— Послушай! Я хочу знать, водит ли еще Кадзуэ компанию с этим парнем, Такаси Кидзимой. Я думал, она мне сама расскажет, но ничего не вышло — только нервы потратил. Сказал ей: «Ты только в десятом классе. Рано еще тебе по мальчикам бегать». Она сразу реветь, так я ничего и не добился. Поэтому я тебя спрашиваю: может, она во что-то влипла?

Я сразу, с первых же слов, почувствовала, что он буквально вибрирует от злости. Может, в нем говорила ревность к Такаси? И такой человек хотел присвоить все права на Кадзуэ, подчинить ее себе на всю жизнь. В голове у меня, как черти на сковородке, запрыгали мысли, и я решила защитить Кадзуэ от отца-диктатора.

— Да нет. А мальчишкам все пишут, вяжут шарфы, караулят у школьных ворот. Кадзуэ ничего неприличного не делает. Вы о ней неправильно думаете.

Мои слова его не убедили, подозрительность не рассеяли.

— Кому же этот уродливый шарф предназначается? Она так и не призналась, как я ни наседал.

— Она его для себя вязала. Так я слышала.

— Что же, она тратила драгоценное время на себя?

— Ага! У Кадзуэ вязание и все такое здорово получается.

— А что ей прислал этот мальчишка? Любовные записки? Что она ему писала?

— Нас по обществоведению просят писать сочинения. Вот Кадзуэ и написала. Думаю, так.

— Я слышал, этот Кидзима — сын вашего учителя?

— Ну да. Поэтому она, видимо, и решила к нему обратиться как к вымышленному персонажу. Думала, никто против не будет.

— Сочинение, говоришь? Хмм! — Мои маловразумительные объяснения не развеяли его сомнений. — Родители есть родители. Переживают за своих детей. А тут еще экзамены на носу. У Кадзуэ есть цель — поступить на экономический факультет, ей ни в коем случае нельзя снижать успеваемость.

— Можете за нее не беспокоиться. Она только и говорит о том, как вас уважает. Хочет быть похожей на вас — ведь вы окончили Тодай. В нашем классе Кадзуэ уважают.

Видно было, что эти слова попали в цель. Папаша явно помягчел:

— Вот-вот. Я ей всегда это говорю. Поступишь в университет — встречайся с кем хочешь. Университет Q. — это марка. Право выбора за ней будет.

Как же, как же! Я представила Кадзуэ в университете — непривлекательная, неуклюжая… И расхохоталась в душе. Почему эта семейка, тупо верящая, что старанием можно добиться чего угодно, всегда откладывает удовольствие на потом? Не поздно ли будет? И еще вопрос: почему они так легко верят в то, что им говорят другие?

— Что ж, ты меня успокоила. Давай и ты старайся. Успеха на экзаменах! Заходи к нам. У нас для тебя двери открыты.