Гром среди ясного неба

Уайатт не ответил. Он вспомнил случай, имевший место в 1959 году, когда в чине полковника он служил в Форт-Детрике в Мэриленде. Это было еще до образования частей материального обеспечения, и он тогда был придан так называемому химическому корпусу армии. Пауэлл, двадцатидвухлетний лаборант и самый глупый сукин сын на свете, проснулся однажды утром и почувствовал себя больным — его знобило. Он вышел на работу, но температура продолжала подниматься, и в конце концов ему пришлось пойти в госпиталь в Форт-Детрике, где выяснилось, что у него запущенная легочная чума. Дело осложнялось тем, что Пауэлл в свободное от работы время подрабатывал в качестве спасателя в плавательном бассейне Форт-Детрика. Подумать только! Там купались дети, жены, гости… Всех их могла поразить «черная смерть». Черт побери! Это ведь и была «черная смерть» собственной персоной. Командование замяло это скандальное дело, задержав донесения в службу здравоохранения и постаравшись, чтобы ничего не просочилось в газеты.

За многие годы службы в химическом корпусе в работе Уайатта случались и другие промахи, но ни один не был столь серьезен, столь опасен для программы в целом. Да, бывали ошибки, несчастные случаи, когда сотрудники лабораторий проявляли беспечность. Бывали даже смертельные исходы. Но лишь о немногом узнавали широкие круги. Они относились всегда слишком болезненно к слухам о новых видах оружия, будь то атомное, химическое или бактериологическое. Широкие круги, похоже, никогда не понимали, что угрожает самому существованию их страны. Что за крик подняли в 1968 году из-за тех чертовых овец! Большинство этих нытиков либералов в жизни не видели ни одной овцы. Но это они, и только они, отравили жизнь Макдональду. Бедняге Макдональду пришлось до времени подать в отставку из-за каких-то шестидесяти четырех сотен баранов. Наполеон, а может, Веллингтон — словом, кто-то из них сказал: чтобы выучить одного генерала, надо уложить на поле боя десять тысяч солдат. Уайатт задавался вопросом, с каким презрением и негодованием отнеслись бы Наполеон и Веллингтон к такой ситуации, при которой шестьдесят четыре сотни овец оказались причиной крушения блестящей карьеры генерала..

Машина остановилась перед генштабом. На сей раз Фиппс выскочил из машины с непривычной прытью. Генерал следовал за ним. Оба взбежали по ступенькам крыльца и вошли в помещение, освещенное сюрреалистически белым светом люминесцентных ламп. Кондиционированный воздух отдавал химией.

Быстрота и четкость действий успокаивали. Охрана, вставшая по стойке смирно, отдававшая честь, энергичный отстук каблуков по мраморным полам, удивительно правильная расстановка стальных шкафов и столов — все говорило о могуществе армии. Само по себе и в отрыве от реального мира это могло показаться иллюзией или миражем — после хождений по Пентагону вся реальность для Уайатта сводилась к бюрократической волоките,— но именно здесь было удачно найдено равновесие между формальной процедурой и реальным действием. Главное сейчас — не суетиться и помнить, что нет на свете ситуации, даже самой страшной, из которой не нашелся бы неожиданный выход.

19 ЧАСОВ 50 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

— Право же, я не понимаю, сэр. Там город с живыми людьми, и эти люди больны. Мы должны что-то предпринять.

Льюин даже сам удивился своей горячности. Первые пять минут, пока они с Робертсоном сидели в кабинете генерала, он расслабился, поскольку теперь ответственность за принятие решений была уже не на нем. Но, слушая осторожные и абстрактные разглагольствования Робертсона и генерала, которые спокойно взвешивали все обстоятельства дела, он взорвался. Он не понимал, почему их прежде всего беспокоит юридическая ответственность. Почему они обсуждают какие-то маловажные детали. Ситуация была простой и ясной. Армия играла с какой-то формой энцефалита. У этих людей энцефалит. Очень похоже, что по вине армии. Но так это или нет, у них имелось все необходимое—аппаратура, медикаменты и персонал для оказания помощи больным.

— Я хочу сказать,— продолжал Льюин на тон ниже,— что для организации полевого госпиталя в Тарсусе потребуется меньше часа.

— Нет,— сказал генерал Уайатт,— мы так не поступим. Пока что нет. Тем самым мы признали бы свою вину. А я еще не уверен, что мы виновны.

Льюин посмотрел на Билла Робертсона, ожидая, что тот придет ему на помощь, поддержит его и они сумеют убедить генерала. Но Робертсон молчал.

— По крайней мере разрешите мне позвонить в больницу в Туэле и забить тревогу. Они могли бы послать своих врачей. Их помощь не будет такой действенной, но это лучше, чем ничего.

Генерал посмотрел на Робертсона, и тот, повернувшись к Льюину, сказал:

— Послушай, Норм! Я тоже врач, и я так же, как и ты, беспокоюсь об этих людях. Но ситуация очень сложная, и те сорок пять минут, которые уйдут на проверку, при всех обстоятельствах особого значения не имеют. В таком деле, как это, мы не можем действовать, не имея полной ясности. Дело слишком серьезное.