Гром Раскатного. Том 4

Боль, которая вернулась к нему вчера, была невыносимой. Он плакал и пытался сказать врачам, мол, лекарство не действует, но кто сможет понять старика, который только и делает, что ходит под себя и пускает слюни?

Но сегодня все изменилось. Не сильно, конечно, но изменилось. Здоровяк-санитар, который его постоянно бил дубинкой по голове, пришел в палату, отвязал его и закинул на плечо, чтобы перенести в обычную палату для больных.

Он не рассчитал свой рост и напрочь забыл, что на его плече лежит исхудавший старик. Ну и, разумеется, с силой вогнал его головой прямо в дверной проем. Это что-то «отбило» в мозгу у Слютникова, и к нему неожиданно вернулись органы чувств, язык, да и ощущение, что вот-вот и он обгадится.

Когда его принесли в палату и уложили на бочок, Слютников попытался встать. В целом, получилось. Он облокотился на руку, затем использовал её как опору и сел в постели.

Однако долго он так не просидел. Боль вернулась с новой силой, и он скорчился, а затем сжался в позе эмбриона, подобрав под себя ноги.

— Оп-пля, — вдруг в палату зашел энергичный доктор Зайцев.

Мужчина, казалось, был вне себя от счастья. Его причудливая козья бородка словно развивалась на ветру. Глаза горят, уверенность выражается в улыбке, да и тон был радостным.

— Не понимаю, господин Слютников, — улыбаясь, заговорил он. — Чего вы скрюченный лежите, а?

Слютников повернул голову и посмотрел на Зайцева как на говно.

— Ну чего вы лежите, вставайте! Пляшите! Танцуйте! Мы победили вашу болезнь!

— Что ты несешь? — прохрипел Кирилл. — Что вы там победили, а⁈

— Ну, как что⁈ — озадачился Зайцев. — Вот, сами полюбуйтесь, — он показал папку, которую держал в руках, и недоуменно продолжил: — Все анализы говорят, что вы совершенно здоровы! Представляете? Помогло лечение! Помогло!

— Здоров? — огрызнулся Слютников, издав звук из пятой точки. — Здоров, сука? Да я едва хожу! Вы меня, мляди, продержали в психушке хрен знает сколько, били, долбили и унижали! Мне не то что дышать больно, у меня все тело уже охуе…

— Мы были вынуждены вас поместить в палату для душевнобольных, — скромно заявил Зайцев. — Чтобы вы не навредили себе, и, оказывается, это тоже помогло…

— Нихрена оно не помогло! Какое там лечение у меня было, а? Никакого! Я умираю! Алло!

Только вот Зайцев, казалось, совсем не был впечатлен его жалобами, а наоборот, радостно продолжил, улыбаясь как на выпускном:

— А я вот смотрю на ваши анализы — просто красота! Бык! Хоть в космос лети! Никаких проблем. Вы абсолютно здоровы. Поздравляю!

Слютников только было хотел разнести этого докторишку в пух и прах, но тут в сердечко что-то кольнуло. Он повернул голову к монитору, но там ничего не отобразилось.

«Не работает, что ли?»

— Знаешь, Зайцев, — начал было Кирилл, но он не успел ничего сказать.

Дверь в палату резко открылась, и вовнутрь прошло двое гвардейцев из рода Раскатных. Один из них даже церемониться с Зайцевым не стал, отодвинул его в сторону и заявил:

— Мы его забираем.

— Что? — Зайцев, конечно, смутился такому поведению «гостей», но тревожную кнопочку не нажал. — Как это вы его забираете? Он еще не выписан, вообще-то!

— Нам сказали, что он здоров, — холодно заявил гвардеец. — Анализы видели? Видели. Он здоров, бык, так сказать. Хоть в космос отправляй.

— Я тоже так говорил, — задумчиво пробормотал Зайцев, но в следующий миг гвардейцы перешли к действиям.

Они без лишних слов подхватили Кирилла за подмышки. Несмотря на то, что Слютников очень пытался и старался вырваться, сил у него попросту не было.

— Подождите! — Зайцев попытался остановить их, но гвардейцы даже не обращали внимания. — А как же заключение врачей, как же комиссия…

— С дороги, — рявкнул гвардеец, которому Зайцев перегородил дверь. — Это, — он кивнул на недовольного старика. — Подданный рода Раскатных. Выпишите постфактум.

Больше никто ничего сделать не смог. Гвардейцы тупо потащили Кирилла по коридору, а Слютников только и мог, что тихонько верещать и махать ножками.

* * *

Черный внедорожник семьи Раскатных остановился на пустыре. Я, сидя на небольшом камне вместе с Рубцовым, лениво проводил машину взглядом, а затем встал.

Гвардейцы, которых я послал за Слютниковым без особых церемоний, как я и приказывал, тупо доставили мне жертву. Рома, так звали одного из них, открыл водительскую дверь, вышел из машины и рывком открыл дверь. Затем, ловким движением руки, выволок Слютникова на свежий воздух.

Он был не таким, каким я его помнил. Наглости в нем больше не было, остался лишь страх. Он едва стоял на ногах, пошатывался и постоянно убирал с лица длинные волосы, которые отросли за время госпитализации.

Его глаза блуждали по местности, и когда остановились на мне, наполнились ужасом и непониманием. Рубцова он в упор не видел, смотрел только на меня.

Я медленно встал, подошел к нему и… я ничего говорить даже не стал. Никаких долгих прелюдий, никаких пафосных речей. Это все не имело смысла. Он — мразь, самая последняя. Какой толк будет мне оттого, что я ему всё выскажу? Никакого.

Собаке — собачья смерть.