Гром победы раздавайся!

— Надеюсь, ваша дружба с ним продолжится, Дмитрий Петрович. Вы бы не хотели еще немного заработать? — Этот Иванов не желал выпускать такую рыбку из рук. Все-таки не каждый день господа с Балтийского флота сообщают, что ключ к шифрам германского флота находится в руках у англичан. Теперь многое вставало на свои места. Подозрения подтвердились, теперь о них нужно было только сообщить «наверх».

— Может быть, может быть. Я бы не отказался от любезности этого давнего друга и в дальнейшем. До встречи, Иннокентий Викторович. Думаю, вы знаете, как меня найти.

— Я дам о себе знать, Дмитрий Петрович, когда у вас появится возможность снова получить взаймы у этого друга…

— Как считаете, он что-нибудь подозревает? — Восковое лицо, чем-то неуловимо похожее на лик молодого Горького. Те же усы, похожая прическа, глаза с прищуром, скромный пиджак.

Уже немолодой Сергей Васильевич Зубатов. После отречения царя в пользу своего сына он попросился на службу — снова. Почувствовал, что нужен, необходим сейчас стране. Зубатов боялся, что монархия может вот-вот рухнуть. Только Сергей Васильевич не ожидал, что его поставят главой петроградского отделения только-только образованной Службы имперской безопасности. Сейчас он разговаривал с одним из самых ценных агентов Службы, только что вернувшимся с блестяще выполненного задания.

Может быть, ему в голову и закрались какие-либо подозрения, но со временем они уйдут.

— Что ж, надо продолжать работать в этом направлении. Будем работать с удвоенной энергией: лично регент следит за успехами нашей работы! Вам выпала огромная честь!

— Благодарю, но я просто исполняю свой долг, Сергей Васильевич…

ГЛАВА 11

Солдаты были только-только от котла. Поев чечевицы и немного селедки, вспоминая с некоторым вожделением «сытное былое» — гречневую кашу с мясом, — построились в шеренги. Правда, со стороны этот строй уже не производил прежнего впечатления: одежда поношенная, сапоги просили каши, сумрачное выражение на лицах. Да и грязь повсюду…

Да-с, такой была вторая стрелковая бригада Северного фронта. Великий князь Николай Николаевич, скорее всего, пришел бы в ярость при виде этого, пожелал бы дать по морде, кому-нибудь из солдат, обругать начальника, заодно обкостерив офицеров. Но сейчас перед этим строем стоял не Николай Николаевич и не Рузский — сейчас перед ними стоял Лавр Георгиевич Корнилов. Это было второе его выступление перед солдатами.

— Я сомневаюсь, что еще кто-то не знает о подавлении мятежа в Кронштадте. Предавшие долг и честь Родины матросы, не нюхавшие пороха, не ходившие в атаку на германские окопы, не бившие немца, отказались воевать. Да они вообще воевали? Нет! Но пока вы все проливали кровь во имя своей страны и своих семей, эти изменники убивали своих офицеров — и понесли должное наказание. Весь мир узнает о том, как низко пали матросы Кронштадта, уподобившись зверям! С ними спелись и запасники батальонов столичного гарнизона. Они тоже не захотели воевать, ни разу не увидев вражеских окопов! Им плевать, как вам, русские люди, здесь тяжело! Они хуже немцев, они хуже изменников, они хуже людей! С такими у нас разговор короткий! — командным голосом вещал Корнилов, глядя на построившихся стрелков.

Позади Корнилова как раз затравленно озирались по сторонам окруженные караульными люди, человек сто. Некоторые из них, правда, с усмешкой, а то и с ненавистью смотрели на вещавшего Корнилова, на солдат, на свою стражу.

— Теперь всем трусам, дезертирам, предателям, которым захочется бросить своих фронтовых товарищей, предать царя и отечество, дорога в штрафной батальон. Такие люди будут искупать свою измену кровью. Германской. Или своей, — Корнилов особо выделил последнее. — И уж можете поверить, пощады к таким людям не будет никакой.

Гробовое молчание. Солдаты осознавали смысл нововведения. Начальство, похоже, хотело взять за горло фронтовиков. Только вот и тыловых надо было бы приструнить…