Гром гремит дважды. Капкан

— Ну, прости. Я, конечно, могу открыть клинику помощи наркозависимым, да только таких клиник и без меня — полно. А тащить на лечение насильно закон не позволяет.

Можно и свой закон издать, который позволит. Но тут мы опять возвращаемся к предложению Джиана. Дать отмашку — и начать расти. Становиться взрослыми и настоящими. Заниматься не мордобоем, а политикой. Это ведь гораздо эффективнее. Один росчерк на нужной бумаге может быть эквивалентен году партизанской работы.

Политика. Структура. Организация. И в любом случае просочится дерьмо, иначе и быть не может. Внутренняя полиция, собственная безопасность — и так далее, до бесконечности. Ещё одна «вещь в себе», организация, питающая саму себя, лишь бы продлить своё существование как можно дольше.

Я чувствовал волны недовольства, исходящие от Дэйю. Как бы ни связали нас духи, души или чакры, до мира и взаимопонимания нам было ещё далеко.

Перед дверью в комнату Гуолианга, я не выдержал. Остановился, повернулся лицом к мрачной Дэйю и сказал:

— Я не могу контролировать всего, пойми. И никто не может. Мир так устроен, что в нём каждый делает то, что считает правильным, вот и всё. А когда человек начинает думать за всех, увязывать все концы воедино, он становится Киангом. Чего ты от меня ждёшь? Чтобы я на коленке сочинил новую модель прекрасного мира без наркотиков, где не будет никаких противоречий и никто не уйдёт обиженным? Так я этого не могу и не хочу. Пусть кто-то другой выберет себе этот путь — помогать лишённым дозы зависимым. Я буду аплодировать этому человеку и голосовать за него на выборах. Но быть этим человеком мне точно не по силам.

— Ты злишься, — заметила Дэйю.

— Правда?

— Если бы я несла чушь, о которой даже думать смешно, ты бы не злился.

Покачав головой, я толкнул дверь, и мы вошли к Гуолиангу. Как и вчера, он сидел на постели, будто послушный ребёнок в ожидании, когда родители придут читать ему книжку перед сном.

— Лови, старик. — Я бросил ему на ладонь таблетку.

— Можно было подождать хотя бы пару дней, — буркнула Дэйю. — От них легко формируется зависимость…

— Не у меня, — мотнул головой Гуолианг. — Кровь этого негодяя вызывает у меня лишь тошноту. Но я готов пострадать ради того, чтобы Лей взял его за задницу.

Дэйю отвернулась. Гуолианг проглотил таблетку, запил водой и повалился на кровать. Закрыл глаза. Глядя на него, я всё же ощутил укол совести. Совсем старый. Больной. Лицо осунувшееся, глаза запавшие. Сложно представить, каким он был в юности, когда тело и мозг его были здоровыми. Были ли у него какие-то мечты? Надежды? Не мог ведь он с детства расти с ненавистью в сердце и мечтой уничтожить Кианга, который тогда, может, ещё и не родился.

Можно было подождать хотя бы пару дней… Что, если сейчас Гуолианг увидит, как Кианг подрезает хризантемы в своём садике? Или смотрит мыльную оперу по телеку? Этот заход будет зряшным. И как угадать, когда нужно «заходить»? Вопрос на засыпку… Впрочем, даже если я узнаю, какого рода «мыло» предпочитает смотреть Кианг в это время суток, это — тоже информация. И применение ей найдётся.

Началось всё, как и в прошлый раз — буднично, неожиданно. Я даже не сразу понял, что говорит со мной уже не Гуолианг.

— Для начала неплохо. Подготовим почву. Твои люди получат груз пятнадцатого.

Дэйю повернулась к Гуолиангу. Сегодня «связь» была гораздо лучше. Старик пару секунд пожевал губами, потом сказал:

— Вот и хорошо. Пусть народ любуется фейерверками. Меньше досужих глаз.

Молчание. И вдруг, как взрыв:

— Чёрт тебя подери, я не могу решать за тебя все проблемы! Если хочешь, чтобы тебе всё разжёвывали и клали в рот — ты работаешь не с тем человеком. Придумай, как, найди людей. Лучше — найми посторонних. Твоим не стоит светиться.

Опять тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием Гуолианга. Его лицо раскраснелось, как от мороза. Пульс, должно быть, зашкаливал. Проклятье… Держись, старик. Держись, уже скоро отпустит. Ты хорошо поработал сегодня. Обещаю, это в последний раз, клянусь, больше не повторится, и…

— Рыболовный баркас с медузами. Да, за ними тоже подъедут, но тебя это волновать не должно. Я пошлю ребят, чтобы присмотрели за разгрузкой, но твои их не увидят, если всё пойдёт хорошо.

Гуолианга начало трясти. Мы с Дэйю быстро переглянулись. В её взгляде было на восемьдесят процентов беспокойства и на двадцать — «яжеговорила!». Я бросился к кровати, схватил старика за руку. Как стальная. Мышцы напряжены, пульс — бешеный. Из-под неплотно прикрытых век виднеются покрасневшие белки глаз.

— Старик, — негромко позвал я. — Хватит. Давай… Давай, выбирайся отсюда.

Он меня, казалось, не слышал. Я от души надеялся, что и Кианг меня не слышит. У Кианга, похоже, были заботы поважнее меня.

— Я начинаю жалеть, что доверился тебе! Ты производил впечатление разумного человека. Но теперь я серьёзно сомневаюсь. Поверь, четверо других дорого бы дали за возможность оказаться на твоём месте. Ты стоишь на пороге величия, на пороге победы. Так какого дьявола ты мнёшься, как школьник перед борделем? К чему все эти вопросы? Одно и то же, снова и снова. Нас что, прослушивают?