Гробница

Маленький Януш вертелся под ногами у матери все время, пока она потрошила поросенка. В нежной плоти, разрезанной острым ножом, было что-то такое, что неудержимо влекло к себе девятилетнего парнишку. Отец достал бутылку дешевого вина — в последнее время он часто искал в ее горлышке забвения всех тягот горького житья — и до краев наполнил две оловянные кружки — свою и Казимиры, позволив сыну отхлебнуть несколько глотков. Домочадцы уже давно не видели своего угрюмого хозяина таким веселым и оживленным, и Казимира радовалась, видя, как прежняя бодрость возвращается к ее мужу. Поднимая тосты друг за друга, они пили, и Казимира не раз стыдливо опускала глаза под похотливыми взглядами Генрика. Януш пожирал глазами свиные печень и почки, оставшиеся лежать на столе.

Крепкое вино, выпитое на пустой желудок, вскружило головы двоим супругам, и Генрик, наказав сыну глядеть за жарким в оба — «шкуру спущу, щенок, если что случится» — увлек в спальню свою «коханну». Януш послушно встал у очага, поворачивая ручку вертела каждые две минуты — ведь если поросенок подгорит, ему не избежать суровых побоев — и поглядывая на стол, где лежало сырое мясо. У мальчугана текли слюни от запаха жаркого. Удостоверившись, что дверь в спальню крепко заперта, мальчик на цыпочках подошел к столу, воровски озираясь. Дрожащими руками он взял кусок свиной печени; скользкое сырое мясо отнюдь не казалось ему неприятным на ощупь. Понюхав его, словно трусливая дворняжка, готовая стащить лакомый кусочек из-под носа зазевавшейся хозяйки — запах не был сильным, но заглушал аромат, доносящийся от очага, — он впился в сырую печень зубами.

Оказалось, есть сырое мясо не так-то просто. Оно было жестким и упругим, словно резина, и от него невозможно было откусить ни кусочка. Януш положил печень на стол и взял кухонный нож. Осторожно отрезав тонкий ломтик (при этом ему доставляло удовольствие смотреть как кровь стекает по острому лезвию, терзающему нежную плоть) он положил его в рот и начал жевать. Сначала оно показалось ему отвратительным, но постепенно он привык к необычному вкусу и даже ощутил в нем своеобразную прелесть.

Мальчик проглотил мясо и отрезал еще один кусок.

В предрассветный час, когда соседи еще спали, вся семья собралась за столом, чтобы отведать поросенка. Ели молча — голодные рты были слишком заняты вкусными овощами и свининой, чтобы разговаривать. Генрик потягивал вино из бутылки, пока она не опустела, и изредка подмигивал Казимире; его губы кривились в сальной ухмылке. Даже то, что Генрик своровал для них это мясо, придавало еде особый пикантный вкус.

Этот пир запомнился Янушу на всю жизнь. Даже теперь его рот наполнялся слюной при одном воспоминании о сочном, нежном, ароматном жарком.

Родители словно и не заметили пропажи свиной печени, стянутой мальчиком со стола. Может быть, Генрик, ощущая свою вину перед соседями, не стал ругать сына за мелкое воровство — ведь и сам отец не мог похвастать тем, что добыл поросенка честным путем. Казимира же очень опечалилась и чуть не расплакалась, подумав, до какой степени нужды дошла их семья, если ее маленький голодный сынишка съел большой кусок сырой свинины. Как водится, после сладкого застолья наступило горькое похмелье: сосед подозревал, что поросенка украл Генрик Палузинский; и хотя в открытую его никто не обвинял, помощь от соседей, и без того довольно редкая, почти совсем прекратилась.

Януш рос, и хотя природа наградила его здоровым и крепким организмом, он оставался тощим и долговязым подростком; чрезмерная худоба не красила молодого парня — торчащие ключицы и острые лопатки бросались в глаза. Он не был в чести у мальчишек-односельчан, соседских сыновей: всеми забытая доблесть его отца-героя вряд ли могла стать надежным капиталом, а сам Януш прослыл среди своих сверстников хитрым и изворотливым типом. Постоянно будучи последним человеком в любой компании, он все время старался прежде всего набить свое брюхо (он почти всегда был голоден, а это вряд ли служит формированию твердого характера), и редко отличался в драках, нередких среди задиристых деревенских мальчишек.