Гринвичский меридиан

Устав от борьбы с ветром, я уселась прямо на высокое крыльцо театра, но моя зловредная память тотчас шепнула: "Ты похожа сейчас на "Покинутую" Боттичелли". Подскочив, я добралась до улицы, что вела к Красному замку, и, сделав шаг из-за угла, судорожно глотнула воздух. Замка не было. Бесформенные руины краснели на его месте, а вокруг толпились зеваки, понятия не имевшие, что за жизнь скрывалась за стенами этого странного, немного нелепого сооружения. Собравшись с духом, я приблизилась и спросила у человека в оранжевой каске — то ли строителя, то ли спасателя:

— Извините, вы не скажете, что здесь случилось?

Он смерил длину фразы презрительной ухмылкой и отрывисто и вместе с тем важно произнес:

— Резонанс.

Мне это почти ни о чем не говорило, поэтому я терпеливо ждала, преданно глядя ему в лицо. Строитель сделал шаг со своего постамента:

— В жизни такого не видал… Всего-то самолет пролетел, а — на тебе! Все стены прям враз трещинами пошли.

— Самолет на Москву? — спокойно переспросила я. Теперь мне казалось, что иначе и быть не могло.

— Да бес его знает! Хотя… Куда ж еще? От нас нынче никуда больше и не летают. Туда-сюда-обратно.

— Погибшие есть?

Он уже совсем оттаял и отозвался почти весело:

— Не! Пока что никого не нашли. Может, никого и не было. А может, повыскакивали. Обошлось!

Я не стала выискивать причудливый обломок на память. Поблагодарив строителя, я пошла назад, а ветер подталкивал меня в спину: скорее домой, скорей! Пора вить гнездо, пройдут считанные месяцы, и твой птенец начнет рваться наружу. Все в жизни случается так быстро.

Я вторила энергичной песне ветра: быстро, так быстро! Выпив виски, Пол взял мое лицо, и уже в тот миг я любила его. Быстро, слишком быстро! Солнце село и взошло, раскалив ночь и сжав до размера одной секунды. Так быстро — и Пол уже не верит мне. Мы прожили свою любовь с какой-то невиданной, космической скоростью.

"Надо было сказать: честное слово, — уныло сожалела я по дороге. — Он же говорил: "Скажи — честное слово, и я поверю".

Не сомневаясь, что возвращаюсь домой, я не заметила, как свернула и очнулась только, когда вокруг замелькали сосны. Я вышла к тому месту, где увидела Пола — седого, солидного иностранца, валявшегося на земле с окровавленной ногой. Последний рыцарь Англии спасал многострадальный русский лес, в котором и оказался-то случайно. И никто не хотел ему помочь. Мы встретились в момент его поражения, может, поэтому наша любовь оказалась обречена? Да нет, все дело во мне. Только во мне. Пол нянчился со мной, пока сам чуть не умер.

Разглядывая сосны, величавую красоту которых много раз пыталась перенести на лист, я вдруг вспомнила, что Пол так и не взял ни одного моего рисунка, который собирался повесить в своем лондонском доме. Русское искусство всегда слишком больно резало по сердцу, а у Пола оно и так еле билось.

"Надо было научить его заваривать шиповник. И пить свекольный отвар", — запоздало спохватилась я. И с ужасом обнаружила, что даже не знаю его адреса, чтобы отправить письмо с этими ненужными ему советами. Я уж как-нибудь составила бы его, обложившись разговорниками и словарями, только куда его послать? "Полу Бартону. Лондон. Великобритания"? Мне даже не удавалось вспомнить название района, где он жил. Что-то зеленое… Гринвуд? Гринвич? С этим названием был связан какой-то факт из школьной программы, только я забыла — какой? В моей памяти откладывались лишь сведения, связанные с живописью. Английский язык не был с ней связан никоим образом и потому, хотя я шесть лет учила его в школе и еще год в институте, умела разве что считать без ошибок до десяти.

Но это не было для меня препятствием. Как и ничто другое. Самые убедительные аргументы не смогли бы доказать, что я не доберусь до этого зеленого района. Я знала, что рано или поздно окажусь там и найду Пола даже без знания языка. Я буду ходить по мощеным улицам и кричать по-русски, пугая местных жителей: "Пол, где ты?" И он догадается, что зовут его.

— Пол, где ты? — вместо крика родился шепот.

Пола не было рядом, и я опять трусила. Я так стремилась показать себя, но без него и показывать-то оказалось некому.

— Пол, где ты?

Он отозвался во мне наплывающим, как облако, головокружением. Сосны дружно ожили, стронулись с места, охваченные родившейся из природы языческой пляской. Это напомнило тот день, когда Режиссер чуть не утопил меня. Он хотел, чтобы я умерла, теперь я это отчетливо понимала. А в последний миг почему-то сжалился… Хотя, может быть, он сжалился вовсе не надо мной.

Тучи, раскрашенные всеми оттенками серого, стремительно обгоняли друг друга, а внизу, где я лежала, ветра совсем не было. "Почему я лежу? — удивилась я и пощупала ладонью застывшую от холода траву. — Мне ведь нельзя. Я могу простудиться".

…Едва открыв дверь, я сразу ощутила чужое присутствие. Его выдавало чуть заметное напряжение воздуха, которого обычный человек и не заметил бы.

— Ты здесь, Режиссер? — спросила я, все еще не веря себе, потому что ни разу до этого он не являлся ко мне домой.