Гринвичский меридиан

Я не ощущала никакой возрастной дистанции. Наверное, потому, что давно перестала чувствовать себя ребенком. Я рано начала читать взрослые книги и никогда не играла с другими детьми. Иногда мне чудилось, что я уже родилась женщиной, и это, конечно, было ненормально, как и многое во мне. Я с трудом осознавала, что Пол старше на четверть века, что он родился и провел половину жизни в другом мире, где еще не было меня. Его заслуга была в том, что он не таскал за собой этот отживший мир. Он весь был сегодняшним. И мы жили с ним здесь и сейчас, а не среди призраков прошлого.

— А если бы мне отрезали ногу? Там, в лесу? — зловещим тоном спросил он.

— Тогда я не дотащила б тебя до дому.

Пол изумился:

— Бросила?

— Конечно.

Несколько мгновений он смотрел на меня, приоткрыв рот, на который я старалась не глядеть, чтобы не наброситься на него, затем широко улыбнулся:

— Ты шутишь!

— Конечно, шучу! Какие ты гадости про меня думаешь! Бросила бы…

— Прости, — вкрадчиво пропел он и шагнул ко мне.

Пол приближался ближе положенного, и у меня прерывалось дыхание. Пол даже не прикасался ко мне. Мы стояли на расстоянии ладони, смотрели в глаза и задыхались. Это было невероятно, я опять чуть не потеряла сознание. Но Пол сделал шаг назад и, закусив губу, спросил:

— Мы уже должны идти?

— Ты с ума сошел… Куда идти? Я не могу никуда идти…

— Нет?

— Нет.

Мы что-то еще бормотали прямо в губы, словно поили друг друга простыми, ничего не значащими фразами. Неожиданно его шепот обрел английское звучание, и какие-то слова повторялись. Он твердил их снова и снова, и в тот момент мне казалось, что я понимаю, а потом, конечно, ничего не смогла вспомнить. Весь тщательно подобранный наряд Пола оказался скомканным на ковре, но, даже придя в себя, он не обратил на это внимания. Главная его нетипичность как британца заключалась в том, что Пол не замечал мелочей. А если и замечал, то не позволял им вмешиваться в ход своей жизни.

— Вот теперь можно идти, — пробормотала я, пружиня ладонью волосы на его груди.

От того, как Пол опустил голову, следя за моей рукой, у него обозначился второй подбородок. Я легонько ухватила его пальцами.

Он обиделся:

— Я — толстый?

— Ну… Не худой, скажем так.

— Ты любишь худых?

— Я люблю тебя. И мне все равно — толстый ты или худой, седой или кудрявый, с ногами или без… Запомни это, пожалуйста.

Пол удрученно вздохнул:

— Это не может быть правдой.

— Наверное. Но так оно и есть.

— Так оно и есть, — недоверчиво повторил он. — Это значит — правда?

Усмехнувшись, я потянула губами его волоски у ключицы:

— Пол, почему ты так любишь слово "правда"? Тебе нравится, как оно звучит? Или ты такой борец за истину?

— Я не борец, — печально сказал он. — Когда-то был… теперь нет.

— Не разочаровывай меня, пожалуйста! Я ведь влюбилась в тебя, когда ты один боролся с целой армией, вооруженной пилами.

Пол слегка покраснел:

— О, это… Это было глупо. Наверное, они имели право. Я был тогда зол. Мне все казалось неправильным. Я думал, Россия другая.

Я продолжила:

— Веселая, раздольная, с бубенцами и девушками в сарафанах!

Он с упреком остановил меня:

— Я не так… наивен. Я знал, что это в прошлом. Но я думал… хоть что-то осталось.

— Что-то осталось, — подтвердила я не очень уверенно.

— В тот день… Утром… Я видел, как убивали собак… Как это?

— Бродячих, — еле вымолвила я.

— Да. Прямо во дворе, рядом с отелем. Дети смотрели. Собаки так кричали… О!

Ткнувшись в мое плечо, Пол больно потерся лбом, потом оторвался и продолжил:

— Я ничего не сделал. Я смотрел из окна. Я просто…

— Оцепенел…

— Да. Я думал, русские — добрые люди. И вдруг такое. Я захотел уехать. А потом встретил тех людей и пошел с ними в лес. Вот так было.

Мне даже сказать на это было нечего. Я не могла убедить его, что в России любят животных, потому что и сама не верила в это. Когда я выводила какую-нибудь из собак, на меня выливалось столько людской ненависти, что в первые дни я возвращалась в слезах. А потом привыкла.

Пол вдруг счастливо вздохнул:

— Мы поедем в Англию. Я покажу тебе Гастингс. Я там родился. Это очень древнее место. Там были битвы с Вильгельмом… В Лондоне тогда жили хитрые люди. Они открыли ему ворота и сохранили свое богатство. И Вильгельм сделал Лондон самым главным на острове.

— И я это увижу?

— Да, — он разулыбался и поцеловал мои волосы. — Я буду показывать тебе.

— Не будет этого, Пол…

Он всполошился:

— Как не будет?! А море? Лодка? Ты не хочешь ехать со мной?

— Хочу. Но это уж слишком… фантастично. Такое не сбывается.

— Но твой муж уехал в Париж, — безжалостно напомнил он.

— Тем более. В одной семье такой номер дважды не проходит.

Пол настороженно сказал:

— Я не понял эти слова.

— Ну и хорошо, — я села и погладила его забинтованную ногу. — Не разбередили?

— Что?

— Не… Ой, Пол, как же нам трудно разговаривать! Нога не болит?

— Ты уже спрашивала, — бесстрастно напомнил он.

— Если б ты все понимал, я спросила бы по-другому.

Не прикасаясь ко мне, Пол сел рядом и, опустив седую голову, спросил:

— Ты устала?

— Нет, Пол! Что ты…

— Хочешь, я буду учить тебя своему языку? Я — хороший учитель.

— Уверена, что хороший!

— Правда?