Григорий Шелихов

Псы без лая вскочили, ощерились и, сверкая волчьими клыками, сбились в кучу, как бы предупреждая о том, что прохода в избу, где сидит их хозяин, нет.

— Вот удача! Знакомые песики, у Луки Иваныча Баранов гостюет, — обрадовался Шелихов, останавливая своих ватажников, растерянно искавших глазами вокруг себя кол или палку. — К Александру Андреевичу белоглазые волки все равно никого в избу не допустят, я-то их знаю… Эй, хозяева! — крикнул Григорий Иванович.

Выскочившая на крыльцо кортомная девка-якутка ничего не могла поделать с псами. Они не обращали внимания на ее окрики, пока на крыльце не появился в сопровождении хозяина дома владелец упряжки Баранов, сухой и бледный человек среднего роста. В острых глазах его искрилась веселая насмешка.

— Григорий Иваныч, каким ветром тебя занесло? — приветствовал он морехода. — Входи, входите, не тронут, — сказал Баранов, бросая довольный взгляд в сторону мгновенно унявшихся псов. — Лежать, Добрыня! — прикрикнул он на недоверчиво заворчавшего вожака упряжки.

— Вниз, в трапезную, в трапезную, с дороги, чать, голодны и холодны, — пропускал мимо себя гостей Лука Иванович Шебалин. — Для встречи гостя дорогого Александра Андреевича у меня и пельмеши мясные и рыбные, и гуси-лебеди, и рыбка всякая, а тут бог вдвое радости послал — Григорий Иваныч, сердечный друг, с добытчиками своими прибыл… Эй, хозяйка, встречай гостей! — весело суетился Шебалин.

В полуподвальном этаже дома ватажники Шелихова покрестились на невидимые лики угодников, занимавшие восточный угол трапезной, и уселись за огромный длинный стол.

— Кушай, пей, гости столичные иркуцкие, да не судите, ежели, на отшибе живучи, не угодили в чем! — ласковым баском гудел Шебалин, обходя стол с баклажкой морошковой настойки, не зная, чем еще потчевать нежданно нагрянувших гостей. — Пой, пляши, дым коромыслом! На сей земле одночас живем, братцы… Гу-ля-ай! — радостно сиял захмелевший хозяин.

Шелихов был необычайно рад встрече с Барановым, купцом-кочевником исконного русского типа. Следуя своей страсти к передвижению и новым дорогам, Баранов заложил несколько факторий среди отдаленнейших народцев Сибири — на Чукотском полуострове и ниже — на берегах своевольной в горах реки Анадырь. В давних разъездах по Чукотке и Камчатке Шелихов убедился, каким уважением и доверием пользуется имя Баранова.

Несколько лет назад Баранов в компании с немцем Лаксманом, «минералогическим советником кабинета ее величества», основал в Иркутске первый в Сибири по времени стекольный завод. Перед самым отъездом из Иркутска Шелихов между делом узнал, что Лаксман, ссылаясь на постоянное отсутствие Баранова и какие-то неупорядоченные между ними денежные счеты, возбудил в канцелярии генерал-губернатора дело о передаче ему завода в единоличное ведение.

— Дело решенное, Александр Андреевич, из верных рук знаю! — сказал Шелихов, отставляя чашку с настойкой. — Заведение твое отдал немец Якобии немцу Лаксману. Невмоготу нам, русским людям, с немцами дела вести. Бить мы их бивали и побьем еще, если надрбно будет, а в коммерции немец нас кругом пальца обведет… Не серчай на меня за докучную весть, а только через нее господь бог нас одной веревочкой связал…

— Так уж и связал? — улыбнулся Баранов.

— Связал, крестом клянусь, навек связал! — горячо воскликнул Шелихов. — Наслал на тебя и связал: такой человек, как ты, Александр Андреевич, позарез мне в Славороссии нужный…

— Где?..

— В Слав… в Америке, говорю я, нужный! — поправился Шелихов.

— В Аме-ри-ке! — разочарованно протянул Баранов. — Чужая сторона и уж мне-то вовсе не нужна, а я думал, ты новую землю открыл и зовешь Славороссией… Это бы подходяще!

— Да оно так и есть, — горячо подхватил мореход и сбивчиво стал объяснять, что это такая страна, которой еще нет, но которая будет, если они возьмутся наладить в ней жизнь…

Разгоряченный вином, Шелихов вдруг почувствовал, что, оказывается, и он-то еще неясно представляет, чем может быть для России и для него открытая земля. Баранов это понял и примирительно сказал:

— Ты, однако, Григорий Иваныч, и сам в этом деле до толку не добрался. Дай срок, сбегаю на свои магазины по чукчам и корякам, тогда подумаю, как с дельцем твоим быть… Идут слухи, что приказчики мои водкой среди немаканых зашибать стали, нарушили мой запрет — и вот разметали пьяные чукчи мои склады. Все добро безденежно растащили. А тут и Лаксман, говоришь ты, завод присвоил. Выходит, нищим я стал — яко благ, яко наг, яко мать родила…

— Я за деньгами не постою, — вставил Шелихов. — Деньги… что деньги — тьфу! Проси, чего хочешь, — не пожалею…

— И по мне не в деньгах порог соглашению, — продолжал Баранов. — Но на старости лет внаймы идти неохота, по чужой дудке плясать…

— Александр Андреич! — с упреком замотал головой Шелихов. — Ты ли меня не знаешь?

— С тобой, Григорий Иваныч, верю, не разминемся, а уж купцы, компанионы твои, иркутские тузы Голиков, Лебедев — бр-рр! Эти мне руки свяжут…

— Я делу хозяин! — выкрикнул заносчиво Шелихов. — Не они, а я их свяжу, в мешок посажу и в море брошу!..