Григорий Шелихов

На берегу Баранов передал через Ларкина матросам, что он первым плывет на «Феникс» с батарейкой, присланной арматором на помощь, и байдарами, груженными мясом для продовольствия в предстоящем им далеком пути.

— Друзья, умоляю, подчинитесь… с правителем нельзя спорить, умоляю! — уговаривал Ларкин заволновавшихся земляков. — Да и бесполезно… Вы видите! — кивнул он на множество вышедших провожать гостей добытчиков, которые и не подозревали разыгравшейся на их глазах трагикомедии.

— Ты, Ларкин, и Чандра со мной поедете! — сказал правитель, сходя к спущенному на воду боту. — Герасим Тихоныч, тебе за старшого быть! Этих, — показал он на моровских матросов, — беспрепятственно отпустишь, когда с «Феникса» флажком поманят… Понял?

Мор встретил поднявшегося на корабль Баранова с некоторой тревогой. Лицо ирландца было желтым, глаза запали.

— Бесконечно рад, господин губернатор, видеть вас целым и невредимым. Я провел ужасную ночь! Приступ странной болезни, захваченной в тропиках, — китайские врачи говорят, что ее разносят комары и мухи, — свалил меня с ног… Я не в состоянии был лично прийти вам на помощь, эту честь вынужден был уступить моему помощнику и Чандре… Ты здесь, Чандра, а где же остальные люди? Неужели…

Чандра успокоительно закивал головой. Мор в недоумении перевел взгляд на Баранова, затем на беспокойно переминавшегося Ларкина.

— Протрезвиться оставил, — добродушно, как будто ничего не случилось, отозвался правитель. — Все целы-целехоньки! Флажком помахайте… А пока мясо принимать будут, попрошу напоить меня кофеем, господин арматор, за кофеем и о расчете договоримся… Яша, — обратился Баранов к Ларкину, — ты не раздумал на родину возвращаться?

— Если ваша милость… — растерянно начал Ларкин.

— Звал Александром Андреевичем, а к своим попал — «вашу милость» вспомнил. Не раздумал покинуть нашу жизнь, говори?

— Отпустите, Александр Андреич! — после минутного колебания ответил Ларкин.

В каюте, с наслаждением прихлебывая черный кофе, Баранов коротко рассказал О'Мору события минувшей ночи.

— Только мы колошей сбили и в лес погнали, а тут и ваши появились, по пятам индейцев из штуцеров и батарейки на ускорение ретирада смазали… Премного дружбе и помощи вашей обязан, господин арматор! Ну, сели поутру победу отпраздновать, однако неприятность меж нас вышла… Богослов сей, — Баранов с усмешкой кивнул на Ларкина, — и люди ваши пистолетами вздумали меня постращать, чтобы домой его отпустил. Я прогулку им присоветовал, а батарейку сам взялся доставить…

Пояснения Ларкина, переводившего слова Баранова, сопровождаемые неодобрительным покачиванием головы Чандры, привели Мора в великое смущение. Мор припомнил, что Ларкин в прошлый приезд, пользуясь барановским непониманием английского языка, просил его избавить от русского плена, и он, арматор, в присутствии своих людей обещал бесшабашному богослову возвращение на родину.

Престиж капитана в те времена держался на острие ножа. Экипаж «Феникса» после плавания на Молукки и встреч с малайскими пиратами был пополнен из портов Бомбея и Калькутты. Кто знает, чего можно ожидать от людей, избалованных авантюристическими нравами и порядками, усвоенными англичанами в Индии? Настаивать на отпуске пленного земляка — он не знал, что Ларкин был дезертиром, нашедшим приют у русских, — Мор не решался. Мужество и смелость правителя, помимо личного интереса и симпатий, которые он вызывал, исключали мысль о столкновении. Пришедшее накануне русское судно хотя и было меньше «Феникса», но Мор видел, как ловко и уверенно лавировало оно в этом забитом островами и подводными камнями заливе. «Ночной десант отлично удался русским, а моя шлюпка, — думал Мор, — едва успела к шапочному разбору…»

— Господин арматор, — сказал Баранов, как бы угадывая в молчании Мора его затруднения, — чтобы дружба наша крепкой была, не сделаем ли менку? Я вам богослова этого предоставлю, а вы мне Чандру отдайте, если пойдет Чандра к нам на службу.

— Ричард! — обрадовался Мор найденному выходу. — Его матросы мои Ричардом зовут, господин губернатор… Ричард! Господин губернатор берет тебя к себе на службу…

— Душой и телом буду служить сахибу до конца! — скрестив руки на груди, низко поклонился Чандра Баранову.

— Прощай, Яков! Тебе и на берег съезжать не надобно. Рухлядишку, ежели какая имеется, пришлю. В получении долга, что остался за тобой компании за водку, чай, сахар, я распишусь, а младенца, которого ты прижил с каюркой Ульяной, без тебя воспитаем. Небылиц про нас в отблагодарение за хлеб-соль нашу не сочиняй… Прощай на счастливую жизнь!

Все закончилось к взаимному удовольствию Мор был доволен, что престиж капитанского имени и слова остался непоколебленным и он так или иначе сумел внушить даже диким русским зверобоям уважение к свободе и личности природного англичанина.

А Баранов тоже был доволен мирным разрешением происшествия. Жизнью простого народа в Англии, особенно земляков своих ирландцев, Ларкин не хвалился, но соблазнял промышленных бреднями о благоденствии мужика и рабочего в американских Штатах.