Григорий Распутин

"Я пришла задать вам несколько вопросов, Григорий Ефимович. До этого нам встречаться не приходилось; после этой встречи – вряд ли когда увидимся. Про вас я очень много слышала, ничего доброго, но много плохого… Вы должны ответить мне, как священнику на духу: отдаете ли вы себе отчет, как вы вредите России? Знаете ли вы, что вы – лишь слепая игрушка в чужих руках, и в каких именно?"

"Ой, барыня, никто еще и никогда со мною таким тоном не говаривал… Что ж вам на эти вопросы отвечать?"

"Читали ли вы Русскую Историю, любите ли Царя, как Его надо любить?"

"Историю, по совести скажу, не читал – ведь я мужик простой и темный, читаю по складам только, а уж пишу – и сам подчас не разберу… А Царя-то, как мужик, во как люблю, хоть, может, против Дома Царского и грешен во многом; но невольно, клянусь крестом… Чувствуется, матушка-голубушка, что конец мой близок… Убьют-то меня – убьют, а месяца так через три – рухнет и Царский Трон. Спасибо вам, что пришли – знаю, что поступили, как сердце велело. И хорошо мне с вами, и боязно: как будто с вами есть еще кто-то… А как бы вы поступили на моем месте?"

"Будь я на вашем месте, я бы уехала в Сибирь да спряталась там так, чтоб обо мне и слухи замолкли, и следы пропали"…

Много еще говорила с Распутиным старая писательница, и он слушал ее жадно, как бы впитывая каждое слово…

Наконец, она поднялась и стала прощаться…

Распутин шел сзади, говоря: уж я проведу вас сам…

"Скажите, Григорий Ефимович, спросила его она: почему вас все ваши поклонники и поклонницы называют 'батюшкой', целуют вам руки, края рубахи? Ведь это же гадость! Почему вы позволяете?"

Распутин усмехнулся и, показывая по направлению гостиной рукою, сказал: "А спросите вот этих дур… Постой, я уже их проучу"…

При прощании, подавая руку Распутину, писательница с удивлением увидела, как он вдруг склонился и горячо поцеловал ей руку.

"Матушка-барыня, голубушка ты моя. Уж прости ты меня, мужика, что на 'ты' тебя величаю… Полюбилась ты мне, и от сердца это говорю. Перекрести ты меня, хорошая и добрая ты… Эх, как тяжело у меня на душе"… Маленькая ручка, освобожденная вновь от перчатки, осенила Распутина крестным знамением, и он услышал: "Господь с тобою, брат во Христе"…

Она ушла. Распутин долгое время стоял и смотрел ей вслед, точно здесь оставалось одно его тело, а его грешную душу взяла она, явившаяся к нему ангелом смерти…

А через двенадцать часов, на Мойке, Распутин покончил земные расчеты» (Винберг Ф. В. Крестный путь. С. 304—307).

Легенда, что и говорить, красивая и куда более точная, чем может на первый взгляд показаться.

Еще одно возмутительное свидетельство о последних деяниях Распутина приводит в своих мемуарах протопресвитер Шавельский, который излагает устный рассказ духовника Царской Семьи отца Александра Васильева.

«– Вы не представляете, до какой степени доходило у нас преклонение перед ним, – продолжал он. – 5-го ноября 1916 года происходила закладка строящегося А. А. Вырубовой церкви-приюта для инвалидов. Для совершения чина закладки был приглашен викарий Петроградской епархии, епископ Мелхиседек[60]. Ему сослужили: я, настоятель Федоровского Государева собора, протоиерей Афанасий Беляев и два иеромонаха. Ждем, стоя в облачениях, в приготовленном шатре Императрицу с детьми.

Но раньше приезжает Распутин и становится на назначенном для царицы месте. В два часа дня прибыла царица с четырьмя дочерьми и с Вырубовой. Подойдя к епископу, она поцеловала поднесенный последним крест, а затем обменялась с епископом принятым в таких случаях приветствием, т. е. Императрица поцеловала руку епископа, а епископ руку Императрицы. То же сделали и все четыре великие княжны. От епископа Императрица направилась к Распутину, который продолжал стоять, как стоял, небрежно, отставив вперед одну ногу. Распутин протянул царице руку, а та почтительно поцеловала ее и отошла в сторону[61].

Вслед за царицей к Распутину подошли ее дочери и также приложились к его руке. И это произошло на глазах не только духовенства, но и собравшегося народа: офицеров, придворных, инженеров, солдат, рабочих и посторонней публики! После закладки, – продолжал о. Васильев, – ко мне подошел один офицер из присутствовавших тут. "Батюшка! Что же это такое? – обратился он почти со слезами ко мне. – У меня было две святыни: Бог и царь. Последней теперь не стало… Пойду пьянствовать!"…