Грифоны охраняют лиру

— Ну спрашивайте же скорее, он это? — торопил князь. Руки мадам О. пришли в движение: очевидно, фраза, которую ей диктовал дух, оказалась достаточно длинной, так что она пару раз замешкалась, не находя сразу нужной косточки. Наконец сложилось

— ТЕНЬ НАБЕЖАЛА НА ОКНА МОРОЗНЫЕ.

— Что это? — Князь выглядел озадаченным.

— Это из стихотворения Некрасова. Хрестоматийного, — подала вдруг голос Лидия Дмитриевна. Князь цыкнул на нее, но сам растерянно переводил глаза с одного на другого, словно подозревая, что они могли сговориться и его разыграть. Никодим прямо встретил его немигающий взгляд: естественно, он тоже не понимал, что происходит, но чувствовал, что замысел князя столкнулся с чем-то непредвиденным.

— Он… опять… хочет… — прошептала мадам О. и, быстро собрав, перевернув и перемешав косточки, стала выкладывать новую фразу, длиннее прежней.

— ГОВОРИЛА БАПКА ДЕДУ ПОЕЗЖАЙ БРАТОК В ВАЛГАЛЛУ.

— А почему бабка через «п»? — изумленно спросил Густав (возможно, инстинктивно подозревая в каждом языковом кривлянии оскорбительный намек на прибалтийское произношение).

— У меня только две буковки «б», — смущенно отвечала мадам О.

— Хватит, — рявкнул князь, но мадам О. снова собрала костяшки и быстро складывала следующие слова.

— ПОДРАГИВАЛИ И СКРИПЕЛИ.

Повисло тяжелое молчание, нарушаемое только свистом ветра за окном. Пламя свечи металось и билось в коробке, бросая багровые тени на лица собравшихся и придавая им особенную значительность, незаметную при дневном или искусственном свете. Никодим обвел их глазами: милые, хорошо знакомые черты растерянной Вероники, насупившуюся мать, ухмыляющегося Краснокутского. Сидевшая рядом с ним Ираида отобрала у него руку и по-школьному подняла ее.

— Кажется, я понимаю, в чем дело.

Князь вопросительно перевел на нее мрачный взгляд.

— Все три реплики связаны с железной дорогой. Может быть, он хочет сообщить что-то с этим связанное?

— Остроумно, — проворчал князь. — Или поторопить кого-нибудь. Во сколько у вас поезд? — Он смотрел прямо на Никодима.

— В двадцать два тридцать.

— Вас отвезут. А остальных попрошу проследовать за мной.

Князь позвонил в колокольчик, непонятно откуда взявшийся в его руке. Дверь отворилась, впустив полосу света. Все зашевелились, отодвигаясь от стола, вставая, с удовольствием разминая затекшие члены. Дворецкий, войдя утиной походкой, задул свечу, собрал костяшки в мешок и понес прочь из комнаты. Загорелся верхний свет. Прежде составлявшие одну цепь исподволь осматривали друг друга, как бы сверяя впечатления, составленные перед границей инобытия с внешностью, проявившейся при ярком освещении. Как-то сам собой возник общий разговор, из которого оказались исключены мадам О., продолжавшая сидеть в изнеможении, и Никодим, так и оставшийся стоять рядом со своим стулом. Сперва он подумал было увести с собой мать или Веронику, но по здравом размышлении отказался от этой мысли: жаль было лишать их гастрономических шедевров, сотворенных поварами князя, а в провожатых он не нуждался. Впрочем, смотреть, как другие гости, не прерывая светского щебетания, выходят через двойные двери в смежную залу, где уже поблескивал хрусталем и серебром накрытый пиршественный стол, было слегка обидно — как будто не сам он торопился поскорее вырваться из-под сомнительных сводов навязанного гостеприимства, а, напротив, его не допускали к трапезе. Дворецкий, мазнув Никодима каким-то липким взглядом, подошел к мадам О. и вежливо взял ее под локоть. Еще двое слуг с салфетками, старомодно перекинутыми через руку, рассаживали гостей вокруг стола. Мать на секунду взглянула на него и пожала плечами. Дворецкий провел мадам О. на заплетающихся ногах через двери и аккуратным движением прикрыл их за собой. Никодим остался один.

6