Грифоны охраняют лиру

Наконец лес поредел, уступив место чему-то вроде южноамериканской пампы или африканской саванны — широкому пространству, густо поросшему невиданной желтоватой травой с редкими купами кустов и невысоких деревьев; вдалеке видны были группы каких-то пасущихся животных, антилоп или оленей; совсем рядом с дорогой, привязанный к колышку, стоял и смотрел на них умными глазами одногорбый верблюд с надменным выражением морды и отвислой губой, делавшей его необыкновенно похожим на министра финансов Строговича. Шофер погудел: верблюд не обратил на это внимания, но из травы рядом с ним вскинулась заспанная фигура и помахала рукой. «Б-бедуин», — протянул сквозь зубы карла. Машина въехала в тенистую рощу, но не успел Никодим, вывернувшись, попытаться рассмотреть, из каких деревьев она составлена на этот раз, как лес расступился, окружив огромную поляну, на которой стоял самый необычный дом из всех, которые Никодиму приходилось встречать.

Конечно, ему случалось видеть его на фотографиях, причем с самых разных ракурсов: редкий номер «Ходока» или «Демимонда» обходился без репортажей с княжеских вечеринок, так что в кадр, кроме лоснящейся плоти, поневоле попадала и архитектура. Слышал он и знаменитую историю об отце князя, который, побывав в 1880-е годы в Португалии, до такой степени восхитился увиденным дворцом Пена, что немедленно заказал своему приятелю, бывшему с ним в поездке, студенту-архитектору и такому же шалопаю, по возвращении в Москву снести родовое гнездо на Рождественке и на его месте выстроить полную копию дворца. Тот, купив в сувенирном ларьке грошовую открытку и промерив чуть ли не шагами основные размеры, охотно согласился. Оба, естественно, находились, как и всю поездку, под сильным воздействием местных напитков, но и вернувшись и протрезвев, будущий отец намерений своих не оставил. Поднялся страшный скандал: формально юный князь, обладавший независимым состоянием и бывший единоличным владетелем наследного особняка, был в полном праве распоряжаться и домом, и деньгами по собственному разумению. При этом сама идея появления в центре Москвы на месте приземистого допожарного кряжистого дома с окошками-бойницами и системой подземных коридоров, доходящих, по слухам, чуть не до Замоскворечья, готического монстра с мавританскими какими-то башенками приводила в ужас не только многочисленную родню князя, но и официальных лиц.

Сначала семья в обычной манере пыталась объявить его сумасшедшим, но столкнулась с непредвиденным обстоятельством: выяснилось, что он не только был в свое время студентом Медико-хирургической академии (хотя курса и не кончил), но и состоял любимым учеником профессора Мержеевского, специализировавшегося как раз на психиатрии. И несмотря на то что профессор до сих пор не мог простить князю оставление университета ради вихря светских удовольствий, он не сомневался бы свидетельствовать перед любым судом о здравом уме и трезвой памяти своего воспитанника. Тогда попробовали зайти с другой стороны — к князю зачастили официальные делегации: сперва от московского градоначальника, после от Священного синода и даже почему-то от петербургской Греко-католической духовной академии: последние, очевидно, хотели избавиться от подозрения в своем влиянии. Князь охотно всех принимал, внимательно выслушивал доводы, угощал обедом и обещал подумать — между тем в быстро составленной мастерской под руководством приятеля-архитектора вовсю кипела работа. Катастрофа, казалось, была неминуема, когда кто-то из приближенных ко двору хитрецов, чуть ли не Витте, придумал план, который должен был удовлетворить всех, — и сам приехал к князю его презентовать. Говорили, что переговоры их продлились чуть ли не двенадцать часов, за закрытой дверью кабинета князя, из-за которой доносились то крики, то громкие шаги, то чуть ли не звон оружия (на стене кабинета в сложном, но неслучайном порядке развешана была лучшая в России коллекция паппенхеймеров). Дважды из-за двери требовали вина и закусок, но горничную не впускали, забирая поднос прямо у двери. Наконец, уже к полуночи, переговорщики вышли к собравшимся домочадцам князя: сделка совершилась. Князь отказывался от своего намерения, так что фамильный особняк оставался на месте неповрежденным. Взамен казна выделяла князю гигантский участок земли в несколько тысяч казенных десятин в Замосковной половине Московского уезда, выкупив его у Лавры, которой он принадлежал испокон веков. На этой территории князь волен был строить что ему угодно, а правительство готово было помочь ему и лучшими архитекторами, и любыми материалами. От последнего князь отказался, попросив, впрочем, обнести свои новые владения оградой за казенный счет, что и было исполнено. В результате за десять с чем-то лет в самом сердце бывшего монастырского леса вырос невероятный замок, причем архитектор с князем, начав с простого копирования португальского оригинала, вносили в дальнейшем разные изменения в первоначальный план, из-за чего он и увеличился в размерах, и прибавил в неповторимости.