Грифон

— Ну! Эт-то почему? — вспылил Субботин. — Мастер был на буровой — он и в ответе!

— Сгорел буровой журнал!

— Что?!

— Сгорел… буровой… журнал!

— Вы-то, вы-то, инженер, как считаете?

— Пока затрудняюсь ответить.

— Напишите рапорт к моему приезду. Я буду утром.

— Не смогу, товарищ Субботин.

— Э-то почему? Как эт-то так!

— Мне нужно во многом разобраться. Я не во всем согласен с Салаховой.

Михаил Никифорович скрипнул зубами:

— Похвалы от меня ждете?!

— Товарищ Субботин… Сейчас нам не имеет смысла говорить о виновных. Что вы думаете предпринять?

— А вы?

— Мы уже ничего не можем сделать. Обваловали кратер, чтобы не так быстро увеличивался.

Начальник конторы бурения задал десятка два вопросов о том, что еще сделано. Услышав четкие и ясные ответы, Михаил Никифорович немного успокоился. Все возможные меры были приняты.

— Будьте на месте — позвоню, — буркнул Субботин. Ему очень хотелось узнать, как там Алексей, но он посчитал это непростительной слабостью — «отцовским зудом». Коли стряслось что с Алешкой — инженер сказал бы, а так, значит, все в норме. Но сердцу не прикажешь, оно ныло, и, положив трубку, Михаил Никифорович уже жалел, что не расспросил о сыне.

Он постоял у окна, побарабанил пальцами по подоконнику. И неожиданно для себя вышел в коридор, постучал в соседний номер. Постоялец, знакомый Субботина, находился в номере.

— Послушай, Курбан Исрапилович, дай пачку папирос.

— На! И гони ты всех гостей к черту! Хочешь, я тебе помогу? Еще курят! Они хоть спросились?

— Какие гости, Курбан? — оторопело глядя в решительное квадратное лицо, удивился Субботин.

— А папиросы кому? Ты же не куришь. Подожди… Уже два года не куришь!

Взяв со стола папиросы, Субботин направился к двери.

— Михаил… Спички у тебя есть? — уже совсем негромко спросил Курбан.

— Нет… — так же тихо ответил Субботин.

— Возьми, — Курбан подошел, отдал спички, положил руку на плечо, чуть-чуть ласково толкнул. — Будь!

Михаил Никифорович вернулся в свой номер. Он сел в кресло у телефона, неторопливо закурил. Ненавязчивость искреннего участия, товарищеская ласка Курбана помогли Михаилу Никифоровичу внутренне собраться. После нескольких затяжек чуть поплыло в голове. Но это было приятно.

Он позвонил Испанцу, с которым судьба свела его еще в дни обороны Одессы. Разговор шел в официальных рамках. Доложив о происшедшем, Субботин попросил разрешения вызвать из Баку Тиграна Мушеговича — опытнейшего укротителя огненных фонтанов и грифонов. Дурдыев дал «добро».

С Баку соединили довольно быстро, хотя Михаил Никифорович вдоволь находился по номеру, который казался клеткой, выкурил пяток папирос.

— Тиграна Мушеговича! — рявкнул он в трубку, услыхав женский голос, но тут же сообразил, что сморозил глупость. С «Глухарем», оглохшим от рева фонтанов, приходилось разговаривать через «переводчика» — его жену. — Здравствуйте, Фатьма-ханум.

— Простите, я вас не узнала, — протянул в трубке певучий женский голос.

— Субботин Михаил Никифорович.

— А-а… — радостно пропела Фатьма-ханум.

«Ведь все равно не узнала, — подумал Субботин. — Где же тебе всех нас, бедствующих, упомнить? Буди хозяина, если он дома. Только бы был дома!»

Понадобилось еще с десяток вежливых фраз, как того требовал этикет. С Фатьмой-ханум следовало быть даже в самых тяжелых случаях предельно корректным. Наконец и на вопросы о здоровье болонки и сиамского кота Фатьма-ханум ответила исчерпывающе.

— Тигран Мушегович вас слушает, — сказала Фатьма-ханум (впрочем, какая она Фатьма? Марья Петровна из Белева, — а тем более ханум! Но ее так звал Тигран Мушегович, влюбленный на всю жизнь, и все ее так называли). Она никогда ничего не спутает и сообщит тут же своему мужу. А уж он примет решение. Выслушав Михаила Никифоровича, Фатьма-ханум объявила:

— Тигран Мушегович просил, чтобы вы заказали на складе взрывчатку и детонаторы. — Она сказала, какую и сколько.

— Ладно, ждем Тиграна Мушеговича и его ребят. Взрывчатку закажу. Спасибо вам, Фатьма-ханум, — сказал Субботин и подумал: Глухарь, видимо, за последние годы начал применять что-то повое в тушении пожаров.

Лишь только положив трубку, Субботин вспомнил о воде. Ведь ее нет! Чертов город! Здесь, когда под носом водопровод, забываешь о ее нехватке в поселке. Не питьевой. Вот почему и забыл! Надо много воды: четыре-пять тысяч кубометров! Тысячу еще набрали бы. Но пять! И тут еще чертов «урючный снег», слякоть, которая сделала непреодолимыми солончаки. Они, словно вражьи полки, окружили новую газоносную площадь, которую разведывали.

И снова Субботин вызвал поселок.

Михаил Никифорович и от стола не успел отойти, как аппарат залился настойчивой трелью.

— Слушаю, товарищ Субботин, — послышался в трубке голос инженера.

Откашлявшись и прикурив от дымящегося окурка новую папиросу, начальник конторы сказал:

— К нам вылетает Тигран Мушегович. Но подвезти воду мы сможем дня через два-три. Солончаки раскисли. Как грифон?

— Кратер растет очень быстро. Он уже метров десять в диаметре.

— Уже десять метров! — удивился Субботин.

— Да. Если и дальше так пойдет, за сутки он размоет кратер метров до ста.

— Черт бы его побрал!