– Да ты не слушай, как я тут бодрюсь, – завздыхал и я. – Мне самому страшно. От одних угроз уйдем, и то неизвестно, выйдет ли чего, так наверняка же другие опасности возникнут, еще пуще. Да и… А! Я тут про Питер толковал, так ведь дело не в городах и территориях, дело в людях! Мне совсем не хочется, чтобы привычный мне мир исчез, сменился другим, пусть даже лучшим, но чужим для меня. А если из-за наших «макроскопических воздействий» Пушкин не родится? Не будет СССР, не будет Сталина, Гагарина, братьев Стругацких? А на хрена мне такой мир? И кто сказал, что он будет лучше того, что есть
– Необратимое деяние, – пробормотал Ховаев.
– Именно! И вот я ломаю себе голову над тем, как устроено это херово время, но как это понять? Если «эффект мотылька» реален, то… Нет, не так. Сейчас я попытаюсь сформулировать то, до чего я допер. Смотри. Устраиваем мы тут великие перемены, и лет через сорок возвращаемся в будущее. И что мы видим? Три варианта. Или все переменилось до неузнаваемости, и мы гнобим захудалую Америку, расколотую на отдельные Техас, Калифорнию и прочие Пенсильвании. Рубль – мировая валюта, и московские банкиры лопаются от жира. От Москвы до Владивостока проложены шикарные автострады, англичане в своем зачуханном Лондоне выстаивают очереди за сапожками «Made in Russia», а русские авианосцы утюжат мировой океан. Красивая картинка? Вот только у нас, как в памятной нам Америке, победило мещанство, и от русской духовности, русской праведности даже следа не осталось.
Вариант нумер два. Изменения есть, но не фатальные. К примеру, Пушкин на дуэли оказался метче, и сам убил Дантеса, и прожил до глубокой старости, наваяв еще кучу гениальных поэм. И японцев мы побили в Цусимском бою, и Сталин в войну дошел до Ла-Манша, а Хрущев помер, подавившись кукурузой. И Андропова не убрали, зато Юрий Владимирович сам прижал либералов, упредив перестройку и распад СССР. Отличный вариант! И есть третий, при котором вообще ничего не меняется.
– Как это?