Гридень. Из варяг в греки

– Далеко не все из них мудры. Тебе, Федор, придется все начинать с нуля. Больницу мы тебе построим, спирта я тебе нагоню. Инструменты… Тут уж придется из будущего брать – никеля нету пока, чтоб нержавейку ковать. Главная же сложность вот в чем. Все, что мы тут делаем, должно быть основано на местных ресурсах, должно быть понято и освоено опять-таки местными спецами. Ни в коем случае нельзя «подсадить» тутошнее общество на подачки из XXI века. Не потому, что нам жалко или считается неадекватным. Дело в другом. От внедрения нового и прогрессивного только тогда толк будет, когда этот самый прогресс освоят местные, когда они сами разберутся, что к чему, и не будут ожидать, когда мы им что-нибудь дадим, а сами начнут юзать! Понимаешь? Полная автономность нужна. Мало ли что может произойти! Мы люди, значит, внезапно смертны. Да и «эмвэшка» может сломаться. Вдруг! Откуда мы знаем, какая у ней наработка на отказ? Может, сегодня она в предпоследний раз включилась! Но если такое случится, тут все накроется медным тазиком – коли все завязать на будущее. Вот поэтому я тут не паровую машину соображаю и не телеграф – это неадекватно. Видал? Ветряк сооружаем, будем зерно молоть. И если меня завтра заколют, зарежут, проткнут копьем, мельница будет достроена и запущена без полусотника Тучина. Так и с тобой. Никаких пенициллинов, стрептоцидов и пирамидонов! Основа должна быть здешней, адекватной текущему времени. Антибиотик нужен? Пользуйся прополисом или аккуратно снимай плесень с буйволиного масла, как тибетские ламы делали, и мажь этим снадобьем воспалившуюся рану. Я вот отправил на Онежское озеро рудокопов, так трое из них – биармы. Какие-то родичи тех, кого мы будем называть ненцами. Они мне обещали много-много золы привезти от сожженной ламинарии…

– А-а! – догадался интерн. – Йод?

– Он самый. И так во всем! Забудь пока о шприцах, не приучай людей к продвинутой медпомощи. Пользуйся тем, чем тут принято лечиться, а здешние травники знают в тысячу раз больше наших современников. Так что и ты будешь учиться, и помощников учить.

– Я понимаю, – улыбнулся Федор. – Хотя, если честно, подумал сперва, что вы меня просто пугаете. Так я не боюсь. Здесь же очень интересно! То, о чем я мог узнать из компьютерных игр, здесь случается наяву… Или рыцарей нет еще?

– Рыцарей-то? Да почему, завелись уже.

– А девушки здесь как?

– О-о-о! На одной из местных красавиц я женюсь будущей весной. Кстати, о красавицах. Взгляни во-он на ту девушку! Видишь?

– Вижу…

Я коварно улыбнулся. Интерн, как водится, завис. Девушка в шубке, в вязаной шапочке, модной у карел, дефилировала с коромыслом на плече. Его оттягивала пара не слишком объемистых ведер, и красавица плавно покачивала бедрами, удерживая груз, – высокая, стройная, белолицая, глазищи синие, если и постреливают, то залпами, и сразу наповал.

– Ее зовут Рогнеда, – сказал я, – но ты особо не засматривайся.

– Почему? – вытянулось лицо у Федора. – Она… замужем?

– В том-то и дело, что нет! Рогнеда – старая дева.

– Старая?!

– Ну, да. Ей уже семнадцать.

– Шутите?

– Какие шутки? Здесь замуж выходят в шестнадцать, а то и в пятнадцать лет. А Рогнеда… Понимаешь, род ее увял, а семья маленькая. Некому было девицу наставлять и жениха выбирать. А сама она за кого попало не пойдет – подросла да поумнела. Подкатывали уже к ней, сватались – всем на дверь указала. Разборчивая у нас Рогнеда… Ладно, хватит об этом. Яшка, на твоей совести обучение интерна разговору на местном наречии

– Есть! – прогнулся Амосов.

* * *

Вернувшись к церкви, я оглянулся вслед Яшке с Федором. Сбил меня этот интерн с мысли. Но лишним он тут не будет, это точно.

Хватит ли ему стойкости, чтобы перенести тутошние лишения? Хороший вопрос. А у нас, у четверых «отцов-основателей», ее достаточно? Не сдадим мы? То-то и оно.

Больница… Больница – это хорошо. А еще я хотел подсказать Яшке, чтобы он банк выстроил. Большой, из камня. Бревенчатый банк – это несерьезно, а каменный не сгорит. Пусть хранит людские сбережения, а то тут пока один вид «вклада» – клад. Закапывают в огородах горшочки с дирхемами на радость будущим археологам.

Можно будет и кредиты выдавать под проценты. Ростовщичество – это выгодно.

Неожиданно мои мысли перебил подскакавший «дядька». Звали его Крут, и был он мне симпатичен. Когда другие дядьки ворчали, осуждая мои учения, Крут помалкивал. А однажды сказал мне, что молодец-де я, правильно все делаю. Вздохнул даже. Вот, говорит, если бы двадцать лет назад мы вот так же стояли да строй держали, не сгорела бы Ладога. А то пришел конунг свейский Эйрик, да и спалил на хрен[11].

Крут завидел меня и прибавил прыти коню. Подскакав, он крикнул:

– Рать движется сюда! Большая! Урмане идут! Как бы не десять сотен их. Идут лесом на лыжах!

Я похолодел. Урмане – это норманны. Викинги! Вот же ж суки какие… Нашли время! Дружины нет, одни отроки оставлены – приходи и бери, что хочешь… Ну-ну.

Я почувствовал, как разгорается во мне злость, как крепнет холодная решимость.

– Далеко они?