— И тогда я, выполняя приказ своего бека, Гурандухта, ушел, — закончил рассказывать Алкан.
Десятник в своем рассказе почти ничего не утаил, может только о своей маниакальной страсти к русской девице не сказал. Десятник понимал, что хан Елтук, его приближенные, многих спросят об обстоятельствах того боя у брода. Алкан не был уверен во всех двадцати воинах своего большого десятка, а тут еще и девица, которую так же допрашивали.
— Ты покинул своего бека, вопреки воле своего бека…
— Елтук осмотрел свой шатер, почти не заостряя внимания на присутствующих, а после приказал. — Убейте его, он не достоин оставаться в живых!
Два охранника, которые дежурили у выхода из юрты и бывшие ранее предупреждены о том, что им предстоит рубить голову десятнику Алкану, сделали свою работу профессионально. Пока один охранник с первого же удара почти снес десятнику голову, которая осталась болтаться лишь на куске кожи, второй прикрыл ханов шерстяным полотном, дабы кровь не забрызгала правителей орд.
А вот Рахиль обильно кровью ее мучителя обдало. Девушка почти и не поморщилась от такой грязи, в виде крови, быстро свёртывающейся на рубахе рабыни, ее лице, руках.
А в это время ханы Акум и Белук пристально смотрели на Елтука.
— Ты хочешь, брат-хан, чтобы я вернулся в свою орду и более не приезжал на наше общее стойбище в Шарукань? Что ты хочешь показать этой казнью? — спрашивал Белук. — Зачем все это нужно было показывать? И почему ты казнил провинившегося десятника не по обычаю? Знай, что я собираюсь принять участие в том, чего ты хочешь, я испытываю ненависть к русичам не меньшую, я даже на время подчиню тебе часть моих воинов, но я никогда не подчинюсь тебе, брат.
— А я того и не требую. Но, хочешь, я подарю тебе русскую рабыню? — усмехнулся Елтук.
— Я не столь молод, чтобы забавляться с русскими женщинами, мне нужно думать о наследнике, а не растрачивать себя. Оставляй ее себе и возьми выкуп. А вот то серебро, что бы возьмешь за девицу, можешь мне отдать, я найду у кого за эти деньги купить брони для своих воинов, — отвечал Белук.
— Ты мне отказал? А Белуку в дар даешь девицу? — взбеленился хан Акум.
— Брат-хан! — чуть повышая голос сказал Елтук. — Белуку от меня ничего не нужно, он кочует южнее, там с русскими редко можно встретиться. А ты пришел с просьбой о мести, да еще и не разобравшись, кто именно тебя стравливает с Галичем. Но ты можешь выкупить эту рабыню. Ее родне я пошлю вести о четырех сотнях гривен, тебе, как моему брату, отдам полонянку за три сотни.
Лицо Акума скривилось. Три сотни за русскую рабыню, пусть и такую ладную? Это сумасшествие. Да и не станет он тратить такие деньги, иначе ранее беки, и без того уже злые, точно спросят с хана.
— Что с Галичем? Вы поможете в набеге? Пусть даже на мой отряд напали и не они? — смирившись, пусть и на время, с участью быть младшим среди иных ханов, спрашивал Акум.
— Брат-хан Белук, ты как считаешь? Я думаю, что можно не показывать того, что мы знаем о неучастии Галича в бою с воинами хана Акума и предъявить им виру. Сделаем это уже завтра, после подождем. Новый князь Киева не сможет оставаться в стороне. Если он не пошлет помощь Галичу в такой обстановке, не предупредит Владимирко Галичского, что все три хана собираются в набег, то его не признают великим князем. Получится, что Киев ослабнет, Великая стена окажется пустой. Мы подпалим все засеки, разрушим и сожжем все русские крепости, ударим и по их деньгам, которые вкладывались в строительство обороны от нам.
Наступила пауза, Белук многозначительно поглаживал свою остроконечную бороду. Хан одной из сильнейших ближайших орд размышлял. Да, момент для набега выдается очень удачный. В Киеве произошласмута, там многих убило, Русь лишилась может и чуть меньше тысячи опытных бойцов, составлявших ранее дружину Всеволода Ольговича. Это очень много. А еще Киев не сможет собрать ополчение в виду того, что многие киевляне погибли в бунте. Так что нужно бить и прямо сейчас, не давая русичам время опомниться и восстановиться.
— Твой план не глуп! — сказал после продолжительной паузы Белук. — Давайте обсуждать!
*…………*………….*
— Не кручинься, Спиридон, съездишь с епископ Климентом Смолятичем в Туров, там и рукоположат, — успокаивал я своего товарища.
— Он мог и сам… — словно обиженный ребенок говорил Спирка. — Зачем тогда я все службы и молитвы рассказывал, зачем житии пересказывал и евангелие?
— Ну ты же хотел сразу быть пресвитером? Кабы крестить, да причащать мог? Так что все правильно, — говорил я, уже несколько утомившись объяснять очевидное Спиридону, то, что и он сам, даже лучше меня, знал.
Да, Климент оказался принципиальным малым. Когда в первый раз князь с ним поговорил и сперва, чтобы понять степень лояльности епископа, попросил о незначительной просьбе — рукоположить Спиридона, дабы он в походах окаймлял паству свою, а после, так и на земле церковь сложить, то Климент отчитал Ивана Ростиславовича, как дите малое.