Грета Гарбо. Исповедь падшего ангела

Сесиль был не менее поражен, когда Гарбо, рассуждая о гомосексуализме, сказала, что люди могут вести потайную жизнь, иметь свои будоражащие секреты, что она сама нередко поддается совершенно фантастичным влечениям, однако ее пугает, с какой озлобленной нетерпимостью относится к подобным вещам широкая публика. Постепенно Сесиль проникся еще большим восхищением не только к красоте Гарбо, но и к ее «чудесному и благородному» характеру».

Однажды, словно что-то заподозрив, актриса спросила у своего любовника:

– Ты, надеюсь, не пишешь о людях?

– Ну как ты только можешь думать, что я осмелюсь сделать нечто такое, от чего тебе будет больно? Ведь я всем сердцем люблю тебя. И я буду делать только то, что заставит тебя еще сильнее меня полюбить. Ты ведь веришь мне?

Она верила… а он продолжал строчить свой дневник: весь период с ноября 1947 по март 1948 года был посвящен только и только ей.

«Ни он, ни она еще не догадывались, какие неприятности ждут их впереди из-за этого злосчастного дневника, однако, являясь летописью жизни одинокой стареющей звезды и мужчины, давно потерявшего из-за нее голову и наконец добившегося воплощения своей мечты, он остается ярким и бесценным для нас документом»; «На протяжении их романа Битон также с завидным упорством записывал каждое ее движение, каждую смену настроения, каждый оттенок интонации. Долгие разговоры воспроизведены почти дословно. И эти строки вряд ли вышли из-под пера потерявшего голову любовника, поскольку наблюдение предполагает некую дистанцию между людьми. Это скорее напоминает труд бытописателя, и благодаря своим дневникам, с их удивительно точными портретами современников, Сесиль несомненно удостоился места в ряду современных историков. Однако с точки зрения Гарбо это было едва ли не предательством».

* * *

Как-то вечером ревнующий и беспокоящийся за их будущее Сесиль проследил за Гарбо и Шлее, когда те направлялись в театр. «Гарбо было трудно с кем-то спутать: она тотчас привлекала взгляды»; но не только волнующая красота терзала сердце фотографа. Сесиль уже успел провести душевные разговоры со вновь возникшей в их жизни Мерседес де Акостой. Та, выступив в роли взволнованной за судьбу великой актрисы, возможно даже ее единственной подруги и защитницы, строила планы, как вернуть Грету Гарбо на большой экран. А заодно – сделать счастливой. «Она чувствует, – уверяла Сесиля Мерседес, – что должна играть ради собственного же счастья – ведь она обладает удивительным источником рвущейся наружу энергии. Но во что же теперь превратилась ее жизнь? Рыскать по антикварным лавкам вдоль Третьей авеню в поисках мебели для апартаментов Шлее и ждать, когда же тот позвонит? И куда это ее приведет? Его жена обладает куда более твердым характером и держит мужа на привязи куда сильнее, чем Грета, еще года два – и он снова вернется к ней, и что тогда будет с Гарбо? Это настолько не дает мне покоя, что я лишилась сна!»

Они, словно заговорщики, пытались решить: возвращаться ли разочарованной Гарбо в Голливуд, остаться под влиянием Шлее в Нью-Йорке или же уехать в Европу…

И пока они думали и гадали, актриса решила предпринять поездку в Калифорнию.

Кто или что расскажет нам лучше, чем дневник возлюбленного Греты? «Мы прошли в другую комнату, и я наблюдал, как ее прекрасное лицо обратилось ко мне, временами она поворачивалась ко мне в профиль… гордо закидывая вверх подбородок и открывая взору благородные очертания шеи. В окна лился солнечный свет, и мне ужасно хотелось оставаться там, пока не станет темно, но получилось лишь еще раз и второпях… Я услышал в комнате какой-то легкий шорох, словно ветром всколыхнуло тисненую бумагу. Оказалось, что это одевается Грета. Я запротестовал, но она сказала, что осталась лишь для того, чтобы я получил хоть каплю удовольствия от ее бедного, измученного тела».