Грешные и проклятые

- А если бы я приказал вам?

Я не ответил ничего. Разговор зашел на незнакомую территорию.

Полковник вздохнул.

- Возможно, это и к лучшему. Это последнее, что осталось. У нас всё заканчивается. Даже вино, - он посмотрел на меня. – Иногда вы разочаровываете меня, Валемар.

Эти слова больно укололи меня, и, наверное, я вздрогнул.

- Прошу прощения, полковник, если я когда-либо… - начал я, но он отмахнулся.

- Извинения – признак слабости. Вы подвергаете себя ненужной опасности. У меня есть более важные дела для вас, чем разведка, с которой справился бы любой солдат.

- Тогда почему бы не послать их?

- Потому что мы и так обладаем всей необходимой информацией, комиссар. Командование приказало нам удерживать эти позиции. И пока мы не получим других приказов, именно это мы и будем выполнять, - его красный глаз с жужжанием повернулся ко мне. – Но ведь вы это не ради разведки затеяли, не так ли?

Я хотел сказать ему правду. Но я знал, что он мне не поверит.

- Не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

Полковник помолчал. И когда он наконец заговорил, в его голосе звучало сожаление. Мне это не понравилось.

- Нет. Может быть, и нет. Иногда я думаю, что очень плохо использовал вас, Валемар. Комиссар. А иногда думаю, что, возможно, я получил именно то, что хотел. Наши предшественники погубили бы полк. Такие люди, как Дакко, разложили бы его. Но мы с вами сделали его сильным, не так ли?

- Я исполнял свой долг, полковник. Как и вы.

Полковник издал звук, который, вероятно, был смехом. Я иногда забывал, что мы оба были чужими для этого полка, иномирцами. Полковник запросил назначение нового комиссара в полк вскоре после того, как сам вступил в командование. Я так и не узнал, что случилось с его предшественником. Да это было и не так уж важно. Полк принадлежал тому, кто им командует. Ему. Нам.

- Да, мы исполняли свой долг. И продолжим его исполнять, - он посмотрел на меня через край своего стакана. – Будьте осторожны, комиссар. Дакко не замедлит всадить вам нож в спину, если посчитает, что ему это сойдет с рук.

С этими неутешительными словами он отпустил меня. В первый раз мы открыто говорили о таких вещах. Были и другие вроде Дакко. Другие офицеры, которые не могли приспособиться к новому положению дел в полку. Я исполнял свой долг, как приказал полковник, и мы очищали пространство для новых офицеров. Таких, которые были бы более восприимчивы к образу мыслей полковника. Но в этот раз он впервые предупреждал меня об опасности со стороны недовольных. Тогда я понял, что он гораздо более обеспокоен, чем я предполагал сначала. Могу только догадываться, что именно поэтому он публично отчитал меня раньше.

Потом я подумал, не видит ли полковник то же, что и я. Может быть, так он пытается сказать мне, что знает о происходящем, но его положение не позволяет ему действовать? Что он одобряет мои действия? Я надеялся, что это так. С его помощью будет легче спасти полк.

Конечно, я взял с собой штык из коллекции. Он хорошо послужил мне в моем расследовании, и я привык к нему. Как и я, это было оружие простое и функциональное. Послушное и смертоносное. Кроме того, его было легко спрятать.

Капитан прислал мне солдата по имени Гомес. Высокий и мускулистый, он возвышался надо мной. Он едва говорил, лишь поприветствовав меня.

Я знал имя Гомеса лишь потому, что был уверен – он убил другого солдата за карточной игрой, хотя я не нашел явных доказательств. Такое преступление наказывалось смертью, и Гомес знал это, поэтому он хорошо постарался замести следы.

Я часто думал, какими средствами капитан убедил его пойти. Возможно, деньгами. Для громил вроде Гомеса часто этого бывает достаточно. Как бы то ни было, когда я увидел его, то сразу понял, что он непременно попытается меня убить.

Мы шли по траншеям, пробираясь к внешним, самым отдаленным позициям. Там они уже начали превращаться в труднопроходимые овраги, полные бурлящей грязи, в которой тонули разбитые бункеры. Земля была мягкой и неровной, и не раз нам приходилось ждать, пока она перестанет двигаться, прежде чем мы могли идти дальше. Воздух был полон испарений, воняющих горячей грязью и чем-то непонятным. Мне пришлось надеть респиратор и пару толстых перчаток. Несмотря на эту защиту, я чувствовал жар, исходящий от деформировавшихся стен покинутых траншей.

По пути мы видели, как они изменялись. Стены траншей принимали новую форму, дно поднималось или уходило еще глубже, унося нас в одно мгновение вниз, в следующее снова наверх.

Мы пробирались по жидкой слякоти, доходившей до колен, и спотыкались на засохшей грязи. Гейзеры пара вырывались в воздух, когда грязевой суп приходил в движение, и не раз я, оглядываясь назад, терял из виду Гомеса. Но он всегда появлялся снова, шагая по моему следу с неторопливой решимостью.