Грешные ангелы

Признаться, я не понял, на что он сердился: «спасибо» за путевку я раз десять ему сказал, впечатлениями поделился самым честным образом. Нет, не понял я отцовского неудовольствия, хотя и старался понять.

53

Вырос я в заурядной обывательской семье с твердыми, что называется, от века законами. Скажем, главой семьи считался отец — кормилец, добытчик и, соответственно, единственный хозяин. И в этом нельзя было сомневаться. Слово отца — закон.

Мне такой порядок не нравился. Сколько себя помню, абсолютное единоначалие вызывало во мне вспышки протеста, случалось — бунта. За это бывал и руган, и бит, но, кажется, так и не смирен.

И все-таки наша семья не была совсем рутинной: отец никогда не обижал и тем более не унижал маму. Или еще: денежку в доме у нас очень любили, цену копеечке знали, но жадность осуждалась искренне и весьма решительно.

Когда позвонили в дверь, дома никого не было. Я фокстерьером промчался по коридору и спросил, как меня учили:

— Кто там?

— Подайте Христа ради… — Это было что-то непонятное.

— Чего?

— Копеечку или хлебушка кусочек подайте…

Несмотря на запрет открывать незнакомым, скорее всего, из любопытства я открыл дверь и увидел очень старого, совсем седого и морщинистого человека в лохмотьях. Он смотрел на меня странными невидящими глазами филина — большими и испуганными.

С таким дедушкой я еще никогда не встречался. Как поступить?

— Сейчас! — выкрикнул я и полетел в комнаты. Копеечки у меня не было. Есть ли хлеб в буфете, я не знал. Сунулся — не оказалось. На потемневшей деревянной хлебнице, хранившейся в семье, наверное, со времен наполеоновского нашествия на Москву, валялась, не считая крошек, только смятая бумажная салфетка.

Растерянно оглядел комнату, увидел сложенный на стуле серый отцовский костюм. Сразу вспомнил вчерашний разговор родителей.

— Давно пора его выбросить, — говорила мама, — шесть лет носишь. В хвост и гриву, можно сказать, не снимая…

— Для работы — еще вполне. Отдай в чистку. Поживет! Слово отца — закон. Костюм дожидался чистки. Но мама сказала: только выбросить! Давно пора. Я это слышал собственными ушами. Не задумываясь над последствиями, я схватил отцовский костюм, рысью протрусил по коридору и отдал терпеливо дожидавшемуся под дверью нищему.

— Спаси Христос! — сказал дедушка. — Заругают тебя, ангел… Это было непонятно, странно и даже смешно: я — ангел?! За самовольство мне, конечно, влетело. Но на этот раз обошлось без особых нравоучений. Пожалуй, выпороли меня скорее для порядка, символически: щедрость, как я сказал, в нашей семье поощрялась.

Образование должно быть радостным. Увы, мой недолгий путь в науку отмечен слезами и резко отрицательными эмоциями. Учись, учись, учись — повторяли родители. И параллельно:

«Врешь, а ну покажи дневник… дай тетрадь — проверю!.. Скажи честно…» И еще прибавляли, всегда и не по одному разу: «Лентяй, бездарь, балда, осел, дубина…»

А спас меня случай, ну, может, не совсем случай — везение. В нашей нелепой общей квартире поселился человек, которого мы считали не вполне нормальным. Между собой называли его Инженер. Почему, не знаю. Работал он ночным сторожем, на подхвате в овощном магазине, объясняя при этом, что ему нужно свободное время для изобретательской деятельности.

Было у него на самом деле высшее образование или нет, понятия не имею. А вот странности, безусловно, были. По утрам, например, он имел обыкновение расхаживать по квартире в одних трусах и босиком. Ему пытались пояснить — это-де неприлично, неуважительно к окружающим…

— А почему? — спрашивал он. — Предположим, мы встречаемся на пляже. И трусы на мне те самые, что сейчас, и галстука тоже нет. Ничего? Выходит, чепуха все! Условности…

Что он изобретал, наш странный сосед, не знаю, но, как мне кажется теперь, он был одержим идеей бесколесного транспорта. Говорил: природа колеса не знает! Сегодня такие слова вовсе не кажутся безумными, как и сама идея. Но тогда, в докосмическое время, телега без колес абсолютному большинству людей представлялась полнейшей несусветностью.

Так вот, этому человеку я многим, очень многим обязан. А началось с пустяка.

Изгнанный на кухню, я мыкался из уголка в уголок и очень жалел себя. Едва не ревел от жалости к себе. Почему? Я пытался наточить ножницы, а они… перестали резать. Мне было сказано:

«Безрукий негодяй, Колька, теперь ты еще и ножницы испортил! Что ни возьмешь — коту под хвост! Кто тебя просил хватать эти ножницы? С первой мировой войны резали… Нет! Ему, видите ли, надо точить… Разгильдяй, все равно чем заниматься, лишь бы не уроками… Уши оторвать надо… Балбес! Пошел вон, убирайся с глаз!» Так я оказался на кухне.

И тут вышел из своей комнаты сосед. Инженер долго мыл руки над раковиной, мыл, словно хирург, жесткой щеткой. Неожиданно, не оборачиваясь, он спросил:

— А причина в чем?

— Ножницы, — почему-то поняв его, ответил я и показал пальцами, как они резали, а теперь не режут.

Он взял из моих рук злополучные ножницы, пощелкал, провел пальцем по лезвию и хмыкнул:

— Угол не того.

— Чего?