Грешные ангелы

От автора

В авиацию я пришел еще в довоенное время, когда задача, обращенная к поколению, формулировалась так: летать выше всех, летать дальше всех, летать быстрее всех. И канонизированный Сталиным образ Валерия Чкалова, возведенный в ранг великого летчика нашего времени, способствовал принятию решения тысячами мальчишек — летать! А еще из Америки пришел подарок болгарского авиатора Асена Йорданова — его гениальная книга «ВАШИ КРЫЛЬЯ», адресованная юным романтикам Земли. Она стала нашим Евангелием.

И пусть никого не удивит название мною написанного — «14000 метров и выше». В ту пору это был потолок, к которому стремилось целое поколение, а достиг его первым Владимир Коккинаки.

Авиация — совершенно особенный мир. По мере сил и способностей я старался ввести в него читателя, строго соблюдая при этом лишь одно правило — ничего, кроме правды, и преследуя единственную цель: убедить — авиация лучший из миров, который дано прожить человеку.

Москва

2002 г.

Грешные ангелы

То, что я собираюсь рассказать, следует и правильнее всего назвать фрагментами одной жизни. Но это должна быть не просто мозаика из былого, где на каждую долю самолюбования приходится две доли самовосхваления, как случается порой в мемуарах даже весьма почтенных людей, а нечто совершенно иное. Я собираюсь говорить главным образом о своих просчетах, промахах, ошибках — словом, о теневых сторонах существования, что не украшают жизнь, а делают ее труднопроходимой и до срока черствой.

Разумно спросить: а чего тебя, брат, на такие саморазоблачения вдруг потянуло?

Когда выходишь к последнему развороту, когда до земли всего ничего остается — это понимает даже зеленый пилотяга, — самое время о душе подумать.

В моем понимании, подумать о душе означает поддержать идущего вслед, чтобы не споткнулся там, где я шишку набил, открыть глаза сменщику на мои грехи — не греши подобно! А отважишься, так хоть знай, какой ценой за что приходится платить.

Должности мои, звания — чешуя. С них разговор начинать не стоит. Существенно одно: я — летчик.

Если хорошенько подумать, летчик — не только и даже не столько профессия, сколько состояние, образ мыслей, стиль поведения, отличающие человека этого сословия ото всех остальных людей тем, что он — летчик — способен, забыв о рулях и прочих органах управлениях, вообще обо всей материи, образующей самолет, свободно перемещаться в небе.

Только не спешите подсказывать: как птица!

Настоящий летчик делает это много лучше птицы.

Знаю: далеко не каждый примет такую точку зрения. Непременно найдется педант, что обнаружит и некорректность формулировки, и явный душок зазнайства, и другие грехи. Но уговаривать думающих иначе, извините, не моя забота. Мое дело — не врать. И это обещаю твердо.

Таким образом, я утверждаю: летчик — существо особое, сформированное землей, небом и самолетом.

И суд над ним особый: его высшая инстанция — земля. Земля строга и бескомпромиссна, со вздохом принимает и лейтенантов, и летающих генералов. Льгот — никому.

Ну, а теперь, пожалуй, можно и начинать.

1

Вот я лежу в едва шелестящей траве, раскинул руки, расслабился, и ветер, теплый и ласковый, гладит нежными ладонями мои щеки, помогает думать и вспоминать минувшее…

Впрочем, можно начинать и по-другому.

Когда я разводился с первой женой, когда мы уже прошли унижение всех судебных говорений и оказались, наконец, на свежем воздухе, моя бывшая жена сказала:

— Вместе нам осталось пройти вон до того угла, ты повернешь направо, я пойду прямо… скорее всего, в этой жизни мы уже не встретимся… так вот, зла я тебе не желаю, хотя едва ли ты увидишь много добра — ты звериный эгоист, работа для тебя важнее семьи, друзей и вообще всего на свете… ты брюзга и отвратительный аккуратист… ты совершенно не умеешь жить беспечно… ты не желаешь ощущать чужой боли… — Глядя мимо меня, она говорила минут пять, ровно и спокойно. Потом мы встретились взглядами и, кажется, оба удивились — это же наше последнее общение?!

С тех пор минуло много лет. Боли не осталось. И обиды — тоже. Но я все возвращаюсь и возвращаюсь мыслью к спецификации моих недостатков: эгоист, брюзга и отвратительный аккуратист, не умею легко жить… Нет-нет, ни о каких оправданиях или возражениях я не помышляю! Смешно было бы оправдываться теперь. Думаю о другом: откуда что берется в человеке — истинное и мнимое?

Что-то последнее время небо мне снится. Раньше, пока летал, никогда такого не было, а теперь — списали с летной работы — и снится. Все чаще не праздничное, не голубое в нарядных облаках видится небо, а сумрачное, тревожное.

И снова чувствуют руки холодок тумблеров, жесткую выпуклость ручки управления, плотно лежащей в пальцах, и жмурятся, глядя мне в лицо, зеленоватыми глазами циферблаты приборной доски…

Готовясь к взлету, уменьшаю ультрафиолетовый подсвет кабины, прислушиваюсь к двигателю.

Это все снится.

«Верь только приборам, — должен сказать я, прежде чем начать разбег. И говорю: — Верь только приборам!»