Грешные ангелы

Начинающий инструктор Шалевич в первый же год пребывания наставником молодежи отличился рядом немыслимых эскапад и фортелей. Скажем, вылетев с полевого аэродрома Кардаил в передней кабине самолета У-2, он в назначенное время аккуратно приземлился на главном аэродроме, находясь… в задней кабине того же У-2! Сей удивительный факт сделался известным начальнику училища.

Вызванный по этому поводу генералом для личного объяснения, Шалевич произнес лишь одно слово:

— Хиромантия!

Разгневанный начальник сунул Шалевичу пять суток ареста и гаркнул:

— А теперь чтобы ноги твоей здесь больше не было! Вон! Шалевич проворно вскинулся на руки и отбыл из кабинета именно так — не касаясь ногами пола…

Позже, на инспекторской проверке, он выполнил пилотаж, снижаясь практически до никакой высоты… и вновь предстал перед ясными начальственными очами, на этот раз перед начальником управления учебных заведений Военно-Воздушных Сил.

Комбриг посмотрел на сухого, спортивного вида парнишку с дерзким выражением на лице и сказал, медленно растягивая слова (очевидно, чтобы лучше запомнились):

— Случай кристально ясный: летать можешь и хочешь. Инструктором служить не желаешь? Или я не прав?

— Так точно, правы!

— Запомни: пока я на должности, перевода из училища не будет. А еще один такой пилотаж — сделаю командиром взвода в роте охраны. Летай, как человек. И советую — женись.

Странно, но к совету начальника управления жениться Шалевич отнесся с полной серьезностью и начал ухаживать за хорошенькой медицинской сестрой Липой.

Его спрашивали:

— Решил жениться?

— Куда деваться, раз начальство велело.

Впрочем, ухаживал он странно: ходил за Липой по пятам, молча вздыхал, время от времени делал подарки — цветы, конфеты, духи… духи, цветы, конфеты…

Потом случилась командировка.

Шалевич отсутствовал долго — месяца полтора, а когда вернулся, узнал — «доброжелатели» радостно сообщили, — у Липы свадьба. Завтра!

Действительно, хорошенькая медицинская сестра сменила фронт и дала согласие более решительному претенденту — военному технику второго ранга, баянисту и затейнику Пете.

Шалевич удивился:

— За техника идет? Странно, — и замолчал. На другой день в назначенный час загудела свадьба. Впрочем, «загудела» — преувеличение; были произнесены лишь первые тосты, раз или два крикнули: «Горько!» До серьезного шума дойти не успели: распахнулись двухстворчатые двери ресторанного зала, и в помещение… въехал Шалевич. Верхом. Лошадь была взята напрокат. Извозчичья.

По зимнему времени Шалевич был в голубом на меху комбинезоне, в летном, подбитом белкой шлеме и замшевых перчатках с крагами.

Не спешиваясь, достиг свадебного стола, протянул Липе руку. Все — молча. И Липа, видимо, совершенно сраженная таким великолепием, не отважилась пренебречь его рукой…

Тогда Шалевич нагнулся, положил перед растерявшимся женихом пачку сторублевых бумажек и произнес первые слова:

— Компенсация за свадебные расходы.

Он помог Липе подняться на лошадь и неспешно выехал из ресторана, разбрасывая по пути мелкие купюры обалдевшей челяди. Говорят, то была последняя гусарская выходка Шалевича. А с Олимпиадой Арсеньевной они прожили в молчаливом согласии около тридцати лет, вырастили двух дочерей.

Сам Шалевич о своих матримониальных делах мне не рассказывал. Обо всем этом я узнал стороной, и проверять у Дмитрия Андреевича, что истина, что домысел, не собирался. Впрочем, такое за здорово живешь не сочинить. Теперь вспоминаю Шалевича, дивлюсь и радуюсь — не в одну краску был человек.

27

Желая объяснить какую-нибудь несусветную глупость, говорят обычно: как в кино. Или случилась странная встреча, и тоже слышишь: «Три года не виделись, а тут иду… а он спотыкается… и мне в объятия. Ну, как в кино».

Между тем я давно замечаю: незапланированных, случайных, немыслимых встреч в жизни нашей бывает, пожалуй, немногим меньше, чем встреч запрограммированных, ожидаемых и соответствующим образом обставленных.

Во всяком случае, у меня — так.

Шел, помню, по лесу. Ни человека, ни птахи, и мысли не из светлых: только что разругался с Бесюгиным и Коркией. Они на речку тянули, а мне чего на речке делать — плавать я толком не умел… Вот и стал доказывать: «Раз решили в лес, давайте как назначили».

А Сашка сразу: «Ставлю на голосование: кто за речку?..»

Конечно, их двое, я один.

Но я такого голосования не принял. Был уговор? Был. Значит, надо по уговору. Все! И пошел в лес. Один.

Вообще-то ничего интересного в лесу не оказалось. И, признаться откровенно, очень скоро мне надоело. Но тут я заметил: вроде ртутный блеск между кустами и оттуда как будто прохладой сквозит. Решил посмотреть, что бы это могло быть. Оказалось, бочажок, озерцо лесное. И вода в нем до того голубая, как небо, а по воде облака ползут, белые-белые… Красотища!