Грешница

— Почему она такая красная? — спросил Юэнь. — Посмотрите на ее лицо. — Он покосился на визжащий сервовентилятор.

— Сопротивление дыхательных путей, — сказала медсестра. — Она сражается с вентилятором.

— Давление падает, доктор Юэнь. Систолическое восемьдесят.

— Нужно ввести допамин. Ставьте капельницу.

Медсестра вдруг заметила Риццоли, стоявшую в дверях.

— Мэм, вам придется выйти.

— Она в сознании? — спросила Риццоли.

— Выйдите из бокса.

— Я все улажу, — сказал Сатклифф.

Он довольно грубо взял Риццоли за руку и вывел ее из бокса. Потом задернул штору в боксе, и пациентка исчезла из виду. Стоя в сумрачном холле, она ощущала на себе взгляды дежурных медсестер.

— Детектив Риццоли, — сказал Сатклифф, — позвольте нам поработать.

— Но я тоже работаю. Она наш единственный свидетель.

— И находится в критическом состоянии. Мы должны вывести ее из кризиса, прежде чем с ней кто-либо будет разговаривать.

— Она хотя бы в сознании?

— Да.

— И понимает, что происходит?

Он немного помолчал. При слабом освещении нельзя было разглядеть выражение его лица. Риццоли видела лишь широкоплечий силуэт и отражавшиеся в глазах доктора зеленые огоньки мониторов на пультах медсестер.

— Не уверен. Честно говоря, я вообще не надеялся, что она придет в сознание.

— Почему у нее падает давление? Что-нибудь еще случилось?

— Совсем недавно она начала паниковать, возможно, из-за эндотрахеальной трубки. Трубка, действительно, вызывает неприятные ощущения и страх, но ее нельзя убрать, она помогает дышать. Когда давление подскочило, мы дали Урсуле валиум. Но потом давление резко упало.

Медсестра отдернула штору и выглянула из бокса:

— Доктор Сатклифф!

— Да?

— Давление не меняется даже с допамином.

Сатклифф вернулся в бокс.

В открытую дверь Риццоли наблюдала разыгрывавшуюся на ее глазах драму. Руки монахини были зажаты в кулаки, сухожилия выделялись тугими шнурами — она боролась с фиксирующими ремнями, которыми ее пристегнули к поручням кровати. Ее голова была забинтована, а рот закрывала эндотрахеальная трубка, но лицо было хорошо видно. Оно выглядело опухшим, щеки полыхали ярко-красным. Замотанная, словно мумия, в массу бинтов и трубок, Урсула смотрела глазами загнанного животного, зрачки были расширены от страха, безумный взгляд метался из стороны в сторону так, словно она искала лазейку из западни. Поручни кровати дрожали, как решетки клетки, когда она предпринимала очередную попытку вырваться. Вдруг ее тело выгнулось над кроватью, и кардиомонитор издал протяжный писк.

Риццоли тут же метнула взгляд на экран, по которому плыла совершенно прямая линия.

— Все нормально! Нормально! — сказал Сатклифф. — Она просто сорвала один из датчиков.

Доктор вернул датчик на место, и на экране снова появился ритм. Частое бип-бип-бип.

— Увеличьте дозу допамина, — сказал Юэнь. — Будем вливать растворы.

Риццоли смотрела, как медсестра открывает клапан, подавая в вену Урсулы солевой раствор. Когда сознание уже покидало монахиню, ее взгляд упал на Риццоли. И прежде чем ее глаза начали затуманиваться, прежде чем в них погасла последняя искорка сознания, Риццоли успела увидеть во взгляде Урсулы смертельный страх.

— Давление не поднимается! Упало до шестидесяти…

Мышцы на лице Урсулы расслабились, и руки замерли. Под нависающими веками глаза смотрели в никуда. Взгляд стал невидящим.

— Тахикардия, — сказала медсестра. — Я вижу сигналы!

Взгляды врачей тотчас устремились на кардиомонитор. Кривая, которая только что была относительно равномерной, теперь исказилась так, будто кто-то вонзал в нее кинжал.

— Фибрилляция желудочков! — воскликнул Юэнь.

— Я не могу поймать давление! У нее нет перфузии.

— Уберите этот поручень. Быстрей, быстрей, начинаем компрессию.

Риццоли отпрянула от двери, когда одна из медсестер бросилась в коридор с криком:

— У нас синий сигнал!

В окошко бокса Риццоли наблюдала за тем, как вокруг Урсулы все завертелось в страшном вихре. Она наблюдала, как голова Юэня то появлялась, то исчезала из виду, пока он делал искусственное дыхание. Видела, как одно за другим вливаются в капельницу лекарства и стерильные упаковки постепенно устилают пол.

Риццоли уставилась на монитор. Зубчатая линия прорезала экран.

— Разряд на двести!

Все расступились, пропуская медсестру, которая наклонилась к телу с дефибриллятором. Риццоли увидела обнаженные груди Урсулы, кожа была красной и в пятнах. В голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль: «Зачем монахине такие большие груди?»

Прошел электрический разряд.

Тело Урсулы дернулось, будто его стянули веревками.

Женщина-полицейский, стоявшая рядом с Риццоли, тихо произнесла:

— У меня дурное предчувствие. Похоже, она не выкарабкается.

Сатклифф снова посмотрел на монитор, потом на Риццоли. Их взгляды встретились. Он покачал головой.

* * *