Грешники

— Лисица так на тебя похожа. — Слезы размывают его красивые каллиграфические буквы. — Очень похожа. Знаешь, она иногда даже во сне тобой пахнет. Мятными леденцами. И немного сопит в нос, как ты, когда у тебя началась аллергия на какую-то пыльцу. Помнишь? Мы ездили в Прованс, а у тебя жутко заложило нос, и ты смеялся, и… Я не хочу тебя отпускать. Может быть… ты вернешься ко мне?

Я изо всех зажмуриваюсь, так, что ресницы впиваются в воспаленную кожу век, завожу руку за спину и очень медленно ладу ее на холодный камень.

Чудес не бывает.

Я знала это, еще когда мы вернулись из Парижа и Гарику стало настолько плохо, что он едва нашел силы спуститься по лестнице и сесть в машину.

Я знала, что у нашей истории не будет «ХЭ обязательно», потому что через месяц его новый лечащий врач сказал, что откладывать эпидуральную анестезию уже нельзя.

Я знала, что пока я рожаю нашу дочь, он… уходит навсегда.

Знала и все равно верила.

Даже сейчас, хоть это смешно и нелепо, верю, что он дотронется до моей руки своими идеальными аристократическими пальцами и скажет: «Маша, ты со всем справилась».

Я убираю руку — ладонь влажная от растаявшего снега, и когда провожу ей по лицу, это немного отрезвляет.

Нужно прочесть письмо.

Пока еще у меня есть силы не разорвать это немой «Прощай».

Внутри всего один лист — обычный белый, формата А4, с ровными краями и аккуратно сложенный в четверо. Гарик всегда был педантом.

Внутри так мало текста, господи.

Всего десять строк.

Мне хочется, чтобы там была целая поэма, которую я бы растянула на всю жизнь, но моя внутренняя справедливость говорить, что даже эти строки он писал, превозмогая боль.

«Прости, что я не смогу сказать все это, глядя тебя в глаза…»

Я на минуту прикрываю лист, потому что голос Гарика оживает в моей голове. Год прошел, но он там — словно живой. С теми же интонациями. С тем же, как будто созданным природой специально для него, мягким и, одновременно, твердым «р». С той же меланхолией где-то перед точкой.

«Я ни о чем никогда не жалел, Маша. Ты знаешь, не имел привычки оглядываться назад. Всегда думал, что каждое мое решение, даже если оно оказывалось провальным, все равно когда-нибудь даст хорошие плоды.

Но сейчас я очень жалею.

Жалею, что так бездумно и бесполезно прожил два года вдали от тебя.

Жалею, что пытался выдрать у жизни то, что мне не принадлежит, вместо того, чтобы наслаждаться тем, что она дала мне взамен сотни лет жизни. Наслаждаться тобой.

Я так безумно жалею, что не был рядом с тобой каждую минуту отведенного мне времени. Мало целовал, недостаточно часто носил на руках. Не поправлял тебе подушку, когда ты крепко спишь и улыбаешься своим снам.

Жалею, что каждый раз, когда ты нуждалась во мне — меня не было рядом.

Жалею, что не смогу видеть, как растет наша дочь. Что не я буду тем, кто услышит ее первое «папа» и кого она доверчиво возьмет за руку, делая свой первый шаг.

Но я не жалею о том, что вырвал у смерти хотя бы то, что смог.

Я не верю в Рай на земле, но он у меня был — рядом с тобой.

Я отпускаю тебя и сейчас ты должна отпустить меня.

Насовсем.

Хватит оплакивать мои уже ничего не значащие кости!

Живи, поняла?

Ты была лучшим, что случилось со мной в жизни.

Но твое «лучшее» ждет тебя впереди.

Иди и больше не оглядывайся.

Люблю тебя и Дашу (ты ведь назвала ее так, да?:))

Прощай»

Меня душат слезы, и я глотаю их, как соленую святую воду, чтобы именно сейчас, пока у меня за плечом еще звучат его почти слышимые «люблю тебя и Дашу», тоже сказать ему «прощай».

— Я ни о чем не жалею, родной. — Как слепая, провожу мокрыми пальцами по немного неровным, но все таким же аккуратным строчкам текста. И мы словно прикасаемся друг к другу из каких-то других Вселенных и далеких-далеких Галактик. — Люблю тебя бесконечно.

Я не перечитываю письмо — его содержимое останется в моей голове до конца дней.

Его последние слова не будут причинять мне боль, и память о нашем прошлом не ляжет поперек нашей с Лисицей дороги вперед.

Он просто будет рядом — теперь и всегда.

Я уже давно не курю, но до сих ор ношу в сумке красивую и тяжелую бензиновую зажигалку. Никогда не могла понять, почему не избавляюсь от этой уже бесполезной вещи. Но сегодня жизнь подсказывает, что случайностей не бывает, и все, что кажется нелогичным — на самом деле просто длинная цепочка событий, ведущих нас туда, где мы должны быть.

Мне не жаль, когда огонь набрасывается на сухой лист и съедает его жадными глотками.

Это просто бумага и шариковая ручка.

А память всегда будет со мной.

Те хорошие моменты, который уже никогда не причинят мне боль.

Пепел падает на могильную плиту и — возможно, это лишь мое воображение — мне на миг кажется, что она стала теплее.

— Я люблю тебя, родной. Спи крепко.

Глава 97

Я возвращаюсь домой странно опустошенной.

Меня как будто выжали досуха, оставили только что-то очень жесткое внутри, вокруг чего нет ни мяса, ни костей.

Наверное, это мой внутренний стержень.

Няня выносит Лисицу, и та сразу, впервые так капризно тянет ко мне руки, чтобы обнять.

Как будто знает, что я принесла ей привет от отца.