Грешники

— Я оценила, что ты не выгнал меня после развода. Мне, правда, совсем некуда было податься. Никто поверить не мог, что ты вот так просто взял и уехал, ничего не забрал.

— А должен был?

Заказать, что ли, ещё?..

— Ну, другой бы забрал, — пожимает плечом. Едва заметно краснеет.

— Ну я же не другой.

К чертям. Напиваться сейчас не лучшая идея. Ни к чему путному это не приведёт.

— В общем, я тут… замуж собираюсь, — запинается, а потом хватается за салфетку. Не поднимая на меня глаз, принимается складывать из неё квадратики. — Мы с Антоном два с половиной года уже вместе, мне тридцать три, вроде как пора.

— Хороший мужик хоть?

— Ну… — мнётся. — Хороший.

— Значит, надо брать, Оль, — поднимаю бокал. — Давай за ваше счастье?

Она чокается со мной краешком фужера и, почти не отпивая, ставит обратно на стол.

— У него квартиры нет, Саш, мы у меня сейчас живём. И после свадьбы вроде как переезжать не планировали… Я обязана была тебе сказать. Ну… предупредить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- То есть ты переживаешь, что я заявлюсь потом и отберу приобретённую до брака квартиру? А вы там уже ремонт сделали — встроенная кухня, потолки навесные, все дела… — не могу сдержать улыбку.

— Паршивец ты, Градов. Всё такой же.

— Какой?

Стоп! А вот так на неё смотреть не надо. На бывших жён так не смотрят.

— И что делать будем, Саш? — снова прячет взгляд, квадратики из салфетки становятся всё мельче. — Мне определенность нужна. Чтобы знать, куда двигаться, какие планы строить…

— Я не выгоню тебя. Пардон — вас. У меня есть квартира в Москве. Двухкомная, все удобства. И район хороший.

— То есть, она тебе не нужна? Ты серьёзно? — наконец-то решается посмотреть на меня, в глазах тень недоверия.

— Ну, недвижимость всем нужна. Покажи мне дурака, который бы отказался от лишних метров. Но я ведь знаю, что у тебя кроме меня никого… — осекаюсь, — не было. Ну как ты себе жильё купишь? Ипотека разве, так это же кабала на долгие годы.

— Ты издеваешься, да? — нижняя губа дрожит, а глаза заполняются слезами. — Ты вот специально всё это? Весь такой хороший, понимающий. Чтобы я виноватой себя почувствовала, что ушла от тебя? Не выдержала и сдалась.

А вот такого я точно не ожидал.

— Да брось, Оль, ну ты чего, — протягиваю руку и заключаю её ладонь в свою. — Я серьёзно. Ну зачем мне две квартиры, сама подумай? У меня ни жены, ни детей. Даже собаки нет.

— Так будут же!

— Будут — заработаю. Мы ж не чужие с тобой всё-таки. Ты ушла, да, но я тоже был виноват. Не каждая выдержит — с мужем, но без мужа. Надо было поумерить свой пыл, сделать выбор. Впрочем, я его и сделал.

— Ты серьёзно это сейчас? — шмыгает носом, сжимая мои пальцы.

— Абсолютно. Хочешь, пойдём завтра к нотариусу, перепишем на тебя. Только до вашей свадьбы с этим твоим тогда давай оформим, ок? Ну, на всякий случай.

— Думаешь, Антон меня кинет?

— Не знаю, но так мне будет спокойнее.

— Блин, Саш… Я… — не договорив, рывком поднимается с места и бросается на глазах у всех ко мне на шею.

Ох, женщины.

— Ну ты чего, Оль, на нас все смотрят, — озираюсь по сторонам, после чего пытаюсь отстранить бывшую от себя, но она вцепилась — не отпускает. — Оль, прекращай, ну. Вдруг тут знакомые этого твоего Антона, скандал устроит, оно тебе надо?

Молчит, уткнувшись в моё плечо.

Мне приятно её обнимать — что уж, хотя сложно не отметить, что прижимается она слишком тесно, так себя почти замужние не ведут. Хотя… это же не я "почти женат".

Любил я её когда-то страшно. Детдомовская девчонка, попала туда уже довольно поздно — в тринадцать, от того была дико колючая и зашуганная. Столько времени у меня ушло, чтобы она оттаяла, снова научилась доверять. Мне хотелось её оберегать, жалеть. Хотелось оградить от проблем. Клялся, что всегда буду рядом, никогда не брошу и прочее-прочее, что там ещё обещают в безбашенные двадцать три. Вообще, мать её, если её можно так назвать, была жива, когда Оля в детский дом попала, просто её лишили родительских прав. Государство с метрами опрокинуло, ведь номинально у неё они вроде как были — старый бабкин дом, а по факту там всё давно было пропито. После скромной росписи с Ленинском ЗАГСе я сразу же прописал её в своей однокомнатной, пообещав, что теперь она точно никогда не останется на улице.

Хотя бы это слово сдержал, раз с остальным "долго и счастливо" не получилось.

— Оля, всё. Ну ты чего, в самом деле!

— Да, да, извини, — всхлипывает и наконец-то отлипает. Промакивает уголки глаз сложенной ранее в квадратик салфеткой. — Не знаю, нашло что-то вдруг.

— "Киндзмараули" на тебя нашло. Це́лую уговорили. Пошли, до остановки провожу.

Оставляю "на чай" и мы вместе выходим в не по-октябрьски морозный вечер. Оля держит меня под руку, мы неторопливо идём рядом, словно не было этих семи лет порознь. Не было развода, войны, её нового будущего мужа и моих попыток построить ещё одну неудачную ячейку уже с другой женщиной.

Я не люблю её больше. Но всё равно она какая-то… своя, что ли, родная.