Грешник

Нет. Он был мужчиной, который, наконец, полюбил. Полюбил в первый раз и в последний. И оттого таким болезненно-острым было это запоздалое чувство. Пониманием того, что не было так, и больше не будет. Вот она - единственная, которую уже и не думал, что встретит. И ведь понятно теперь, почему этого не случилось раньше. Разница в возрасте у них все же немаленькая. Да и вряд ли бы раньше он смог себе Наташу позволить. Побоялся бы за неё... Отошел. А сейчас... сейчас уже не сможет. Подохнет уже без нее. Как угодно, в каком угодно статусе... просто быть рядом. Знать, что у нее все хорошо, что она счастлива.

Главное, дать ей самой разобраться. Сейчас, когда Наташа все чаще уходила в себя... О чем она думала? Хотел бы он знать. Но все, что Громов мог, так это только одергивая себя повторять: не дави... не дави... не дави...

За окном сгущались сумерки. Глеб подошел к столу, щелкнул мышкой, выводя на монитор камеры. Дурацкая привычка все по сто раз перепроверять. Изображение всплыли на экране серой россыпью симметричных иконок. Как знать, почему в тот момент он потянулся, чтобы развернуть одну из... на весь экран? Зачем приблизил изображение? Как под гипнозом, где обратный отсчет - оглушительные удары сердца...

Она лежала на спине, чуть разведя ноги в стороны. Тыльная сторона ладони прикрывает глаза, вторая рука - между ног.

Громов опустился в кресло. Упал, как подкошенный. Воздуха не хватало.

Некоторое время ее пальцы не шевелились. Замерли, будто в нерешительности. Но несколько ударов сердца спустя вспорхнули, прижали требующий ласки бугорок. Рука с глаз переместилась ко рту. Наташа прикусила костяшку на большом пальце. Тело выгнулось дугой. Пальцы заскользили еще быстрее. Она ласкала клитор. И только его. Теребила, ритмично надавливала. Грудь, обтянутая тонким трикотажем, ходила ходуном, ноги напряглись так, что было видно каждую мышцу, пальцы поджались. Еще сильнее, размазывая влагу по узелку... До самого оргазма, который был таким мощным, что Наташа на несколько секунд взмыла вверх. А потом вновь опустилась на подушки, на этот раз поглаживая себя успокаивающе и неторопливо...

И как ему быть теперь?

Глава 17

Невыносимо. Жить с ней рядом и не иметь возможности прикоснуться. Зная, что ей не хватает этого... ласки, секса, мужчины... Теперь уже наверняка зная.

Что ему делать? Это невозможно. Дышать с ней одним кислородом. Сидеть рядом без права коснуться. Смотреть на нее, собирая её такие редкие улыбки. Понимать, что ты... именно ты их причина. Заходить после нее в ванную... Захлебываться влажным воздухом и чем-то сладким, тонким - тем, чем пахнет только она. Видеть на сушилке ее белье рядом со своим... Прижимать к носу полотенце, которое касалось ее совершенного тела... и делать еще тысячу других диких, ненормальных вещей, заполняя свою в ней нужду.

Напряжение копилось. Скручивалось внутри. Завивалось в стальную пружину. Он не знал, как от него избавиться, подходя к точке невозврата все ближе.

Сам себе мерзок.

Тогда, в первый раз, когда Громов за ней поглядывал... он кончил прямо в штаны. Как какой-то свихнувшийся извращенец. Он после этого потом и близко к камерам не подходил, боясь запачкать ее своей липкой похотью. Окунуть в свою кипящую бездну.

Иногда, меряя шагами комнату, он молился, чтобы Наташа дала ему знак. Хоть что-то, чтобы он понял - она готова двигаться дальше. Хоть что-то, чтобы он поверил, что у них есть совместное будущее, и тогда... тогда бы он ждал столько, сколько понадобится. Любой срок... даже если ей потребуется вечность, чтобы разобраться со своими желаниями и принять их, несмотря ни на что. Громов хотел знать, что она к нему чувствует? Есть ли в ее чувствах хоть что-то, кроме никому не нужной благодарности и... банальной привычки? Возможно ли... что она его хочет? Так же отчаянно, как он хочет ее?

Тело. Душу. Каждый ее новый день.

Такой жадный во всем, что касается ее...

- Почему вы мне не сказали, что врачи предлагают отключить Кирилла?

Глеб резко вскинул взгляд. Кусок яичницы стал поперек горла. Он шумно сглотнул.

- Потому что не хотели тебя волновать.

Наташа на него не смотрела. Она уставилась в свою тарелку, а руки, лежащие на столе, сжала в кулаки:

- Вы считаете, что меня это не касается, или...

- Чушь! Просто... господи, Наташ, ну, мы только за последние два месяца четыре раза обращались в больницу с кровотечением! Мы переживаем за тебя! Я... я переживаю.

- Я имела право знать. Я не умственно отсталая и могу сама решать...

- Я никогда не думал, что ты умственно отсталая!

- Тогда почему вы все решаете за меня? - она, наконец, посмотрела на Громова. В глазах - океан. Боли, смятения, страха... Глеба будто в живот пнули.

- Мы ничего не решали, Наташа. Но если бы такой вопрос действительно встал - я бы не стал скрывать от тебя, что...

- Вы хотите его отключить.

- Не хотим! Но к этому все идет... - был вынужден признать Громов.

- Но ведь недавно собирали консилиум... Они ведь сказали, что мозг жив, и...